Предел скорости - Тери Нова
Ненавидела свою беспомощность перед собственным телом больше, чем могла вообразить, поэтому отправилась в больницу на повторное обследование и встречу с доктором.
Список когнитивных нарушений оказался немаленьким, но доктор Фелбс заверил, что при должном соблюдении курса лечения неудобства реально снизить почти наполовину. Он назначил ряд лекарств, необходимых для восстановления кровообращения в тканях, стимулирующих мозговые центры и снижающих негативные последствия черепно-мозговой травмы, и я была ему благодарна, впервые с тех пор, как выписалась, проспав больше пяти часов. Серьезно, поклялась себе каждый месяц собирать ему лучшую на Восточном побережье цветочную корзину.
Спустя неделю после отъезда Майкла я записалась на психотерапию к доктору Коллинз, которую посоветовали врачи из Бостонской больницы. Улыбчивая женщина средних лет встретила меня в непривычной обстановке. Ее практика велась в уютном кирпичном коттедже на окраине Бостона, добираться до которого мне приходилось на такси. Поначалу хотелось отбросить эту идею к чертям и поискать другого специалиста, но доктор Фелбс заверил, что если кто и знает, как привести мою голову в порядок, так это она. И я почему-то доверилась.
Доктор Коллинз объяснила, что моя проблема заключается в отсутствии баланса между рациональной и эмоциональной сторонами мозга, которое повлекло за собой потерю контроля над реакциями и жизнью. По ее словам, мне нужно было научиться существовать в гармонии с внутренними ощущениями, слушать все, что происходит внутри тела. И прямо сейчас мое тело истошно кричало, чтобы я отвалила.
В ходе первых сеансов я узнала, как именно авария повлияла на мое поведение, дезориентировав мозг, что сделало меня более восприимчивой к любым внешним раздражителям, будь то звуки, свет, нежелательные образы того дня.
– Обычное дело, когда люди, пережившие подобную травму, впадают в сильнейшую панику и гнев, призванные защитить пострадавшего. При этом не имеет значения, насколько значимый повод, условно ваш друг может забыть выкинуть обертку от конфеты, а шелест фольги взбудоражит психику настолько, что организм примет оборонительную стойку. В такие моменты зачастую под удар попадает ближайшее окружение, – сказала доктор.
Она много говорила об ощущении потери контроля над ситуацией и взаимосвязи с моим поведением в отношении близких. Я слушала не моргая, прекрасно осознавая, что практически всю свою жизнь и без того боялась чувствовать, запирая разум и сердце, выстраивая вокруг себя непробиваемую броню и примеряя образ бесстрастной Сью. Теперь же страх усилился, и тело впадало в оцепенение каждый раз, обрывая связь с разумом. Для меня не имело значения, как давно было травмирующее событие, ведь голова, как кинопленка, продолжала воспроизводить ощущения снова и снова, будто все это было реально здесь и сейчас, отчего я чувствовала себя разбитой, потерянной и абсолютно беспомощной.
От повреждения участки моего мозга, отвечающие за восприятие времени и интеграцию образов, разобщились, поэтому все превратилось в хаос из эмоций и ощущений. Доктор Коллинз планомерно помогала вернуться в реальность, к пониманию, что я в безопасности. Думаю, Майкл пытался сделать то же самое, если бы только могла услышать его отчаянные сигналы и уверения. Теперь я знала, что мое неистовое желание оттолкнуть окружающих было не чем иным, как инстинктом, вызванным травмой физических ощущений. Подсознательно я абстрагировалась, испытывая желание убежать, отдалиться и закрыться, потому что тело и мозг считали, что это поможет избежать гипотетического источника травмы снова.
Мы заново пробуждали мой мозг и тренировали систему возбуждения с помощью различных упражнений для эмоциональной регуляции. По большей части мы много говорили, дышали, даже пели, освобождая ощущения и импульсы, однажды заблокированные в голове. Один из методов доктора Коллинз заключался в упражнениях на использование особых движений глазами, чтобы заставить полушария мозга работать поочередно. Так, отдел, отвечающий за травмирующее воспоминание, разблокировался, и мозг начинал воспринимать травмирующую ситуацию без боя. Я знала, что избавиться от повторных переживаний и воспоминаний будет не так просто, но была готова пойти на все это в первую очередь для себя.
Примерно через месяц мы перешли к когнитивно-поведенческой терапии, суть которой заключалась в том, чтобы швырять в меня триггеры, как теннисные мячи, ожидая, что отсутствие травмирующих последствий заставит мозг понять, что бояться больше нечего. Я бы лучше наглоталась валиума и отключилась совсем, чем стала бы раз за разом прокручивать в разговорах и упражнениях тот опыт, но транквилизаторы были еще хуже, поэтому продолжала приводить свой разум в порядок без лекарств. Ну, не считая тех, которые доктор Фелбс регулярно выписывал для восстановления потерянных функций нервной системы. Они помогали контролировать тремор и головокружения, но не сводили последствия аварии на нет.
В общем, одновременно мне становилось легче и было все так же паршиво. Я скучала по Майклу и всем, кого оттолкнула своей пассивно-агрессивной манерой строить свою новую жизнь, но была еще не готова к тому, чтобы вернуть себе то, чего заслуживала. Поэтому писала письма, которые никогда бы не отправила. В них я делилась всем, что наболело, о чем переживала и за что просила прощения. Писала и самой себе, обрушивая длинные гневные тирады и слова утешения.
Однажды на занятиях доктор Коллинз затронула тему творчества как терапии посттравматического стрессового расстройства, и что-то щелкнуло в голове настолько ярко, что перед глазами замерцали белые точки. Я знала только один вид подлинного искусства, даривший мне бесконечную гармонию и умиротворение. То, чем могла заниматься часами, даже не осознавая, насколько мой разум очищается, – растениеводство.
Тогда я не просто вернулась домой с намерением погрузиться в любимое дело, а пообещала себе не оглядываться назад. Возможно, он сделал мне крупнейшее из одолжений, ведь если бы не наше расставание, мы с Майклом никогда не узнали бы, каково это – любить по-настоящему.
* * *Я закончила очередной сеанс терапии и вышла из кабинета в доме доктора Коллинз в приподнятом настроении. Мне не терпелось добраться до цветочной ярмарки на сельскохозяйственной выставке во Всемирном торговом центре в Южном Бостоне, чтобы прикупить новые саженцы для мистера Донована и удобрения для своих домашних питомцев. Но внимание привлекла мужская фигура, скрючившаяся на банкетке у выхода. Парень дремал, раскидав ноги по проходу, надвинув кепку с эмблемой бостонских «Патриотов» на лицо. Чтобы перешагнуть его, понадобились бы нехилые акробатические способности, поэтому я сделала то, что сделал бы каждый добросовестный гражданин США, – пнула его ногу своей, громко сказав:
– Эй, приятель, здесь тебе не хостел!
Тот закряхтел и нехотя выпрямился, снимая кепку с растрепанных темных волос.
– В чертовом хостеле всем было бы плевать, кто где спит, – огрызнулся он, не поднимая на меня взгляд.
– НИК?! – наклонилась ближе, не веря глазам. – Ник! Ты что здесь делаешь?
Парень вроде как должен был играть в сезоне НФЛ за чикагский футбольный клуб «Файр», а не подпирать стены в
