Бывшие. Первая жена - Мария Устинова
Ян нервничает, хотя перед встречей говорил с лечащим врачом.
Германа перевезли в частную клинику закрытого типа. На больничной койке он почти сливается с простыней. Похож на каменное изваяние: такой же невозмутимый на пороге смерти, как всегда.
— Герман! — Ян наклоняется, пытаясь добиться реакции и кидает врачу, когда ее не следует. — Он точно в сознании?
Присматриваюсь к закрытым глазам с морщинками в уголках. Лицо расслабленное, но между бровями все равно вертикальная черта.
Что ему снится? Последний бой? Или темнота, в которой ничего нет?
Для меня самым страшным моментом стала не та картина, где я ползла и рыдала, а он остался отражать нападение. А то, чего я не увидела. Когда Герман перед самым обменом получил смертельный удар в живот.
Вот это настоящая подлость, лишать надежды и так измученного человека.
Это не просто подлость.
Это месть. Теперь уверена.
Герман слегка приоткрывает глаза.
— Ты как? — Ян кидается к нему, как голодная гиена. — Можешь говорить?
— Да…
У него хриплый, тихий голос, который с трудом можно узнать.
— Тебя пытал человек с протезом пальца?
— Да.
— Ты его узнал? — вмешиваюсь я.
— Нет…
— Что ты им сказал, Герман? Что они выбили?
Перед ответом Герман собирается с силами. Повезло, что его быстро вытащили — меньше, чем за сутки. Иначе бы замучили.
— Ничего, Ян…
Бывший выпрямляется, недоверчиво глядя на него.
— Ты лжешь.
— Нет… Нет, Ян…
Он пытается что-то добавить.
— Мне кажется, тебе не стоит давить, — беру Горского за локоть.
— Это ложь! — орет Ян, резко отдергивая руку. — Ты не мог молчать почти сутки под пытками! Просто скажи, что они знают, Герман!
Он наклоняется снова, хватая за плечи, встряхивает, но больше Герман ничего сказать не может. Глаза закатываются, он хрипит. В палату вламывается врач, Яна оттесняют в сторону.
— Этого не может быть, — повторяет он с таким видом, словно его предали.
— Почему ты ему не веришь? Ты же видел, на видео он молчал.
— В том и дело, Вера, что я видел! Пятнадцать минут из почти двадцати четырех часов! Думаешь, он молчал под пытками сутки? Северного раскололи за несколько часов!
— Не злись, ладно? — примиряюще выставляю руки перед собой, что-то он разошелся, а мы в больничном коридоре, между прочим. — Может, у него ничего и не спрашивали, не думал об этом?
— О чем ты? — он останавливается, сунув поврежденную руку в карман брюк.
— Ну они же понимали, что ты усилишь охрану и закроешь все слабые места, что бы не сказал Герман. На видео его пытали бесцельно, — плету на ходу, чтобы он успокоился. — В конце концов, ради того, чтобы ты утратил к нему доверие.
— Не лезь, ладно?
— Давай подождем, пока ему станет лучше. Он едва живой, Ян. Поговоришь с ним через пару дней.
— У меня нет! Этих! Дней!
Он направляется к выходу, а я кидаю еще один взгляд в палату. Германа почти не видно за спинами персонала.
И чего я кинулась его защищать перед Яном? Прикрыла, как он меня на поляне. Надеюсь, скажет спасибо, когда отойдет.
В машине Ян успокаивается.
— Не выгораживай моих подчиненных при всех, — бросает он, заводя машину. — Ты опускаешь мой авторитет.
— Извини, — я не согласна, но у меня язык не отсохнет, а он утихнет.
Возвращаемся в гнетущей тишине. На кольце становимся в глухую пробку. Ян не так часто ездит за рулем сам, неудачно выбрал маршрут.
— Почему ты убежала из душа?
Нашел время поговорить…
Отворачиваюсь, избегая пронзительного взгляда. У него такие холодные изучающие глаза, словно я насекомое, случайно залетевшее в машину.
— Я сделал что-то не так? Не молчи. Откуда мне знать, в чем дело, если ты не говоришь?
— Просто… — сглатываю с болью в горле.
Что я должна сделать, чтобы он отстал?
Ненавижу разговоры по душам с Горским. Может быть, для других семей откровенность норма, но для нас это долгие выматывающие допросы, как после свадьбы. Всю душу вынет, препарирует и рассмотрит под микроскопом.
Только любовь скальпель не терпит.
— Извини, я… — неосознанно берусь за ручку двери, и Ян это замечает.
— Ты сейчас хотела выйти?! Почему ты постоянно бежишь от меня, Вера?!
— Слушай, Ян, — измученно смотрю ему в глаза. — Ты ведь разумный человек, мы с тобой договорились… Я помогаю, но между нами ничего не будет. Я не хочу.
— Ты серьезно, Вера?
Он резко трогает, рискуя влететь в зад «кэмри».
— Ян, машина!
— Плевать на машину! — орет он. — Я отрезал ради тебя палец, опозорился, я спас тебя! Для тебя это просто дело?!
Закрываю глаза.
Только разборок не хватало. Нет, Ян, не только дело, чувств к тебе у меня целое море и не все хорошие, знаешь ли. А из душа ушла, потому что боюсь тебя! И неужели ты всю жизнь будешь напоминать про свой палец?!
Ни слова не сказала, сижу с застывшим лицом, но Ян понимает.
— Я больше не приду к тебе. Можешь не бояться!
Он быстро берет себя в руки. Привык держать лицо.
А я ощущаю себя выжатым лимоном — ненавижу разговоры о личном. Правды все равно не скажу, а без нее нет смысла продолжать — мы ни к чему не придем. Раздавить чувства к Горскому каблуком, как мерзкое насекомое — лучшее, что можно для себя сделать.
Дома Ян поднимается в кабинет, не заглянув в гостиную.
Иду в комнату для гостей. Развешиваю одежду в шкафу. Мне нужна передышка от Горского… Он обиделся на отказ, я ведь сначала отвечала на поцелуи, и он почувствовал, что тянусь к нему. Думал, откроюсь. Отдамся, как в первый раз. Но больше он не сводит с ума одним прикосновением.
Блузка падает с плечиков, я зашвыриваю ее в шкаф смятую:
— Будь ты проклят!
Падаю на кровать и прячу лицо в ладонях.
Дыши ровно, Вера.
Тяжелый день.
Рано или поздно все закончится.
Через несколько часов спускаюсь в кухню. Хочу кофе и чего-нибудь перекусить. В гостиной все те же лица… Яна нет. В последнее время редко удается побыть одной. Нужно ловить момент. Делаю себе сэндвич с сыром, сладкий кофе и сажусь к столу потупить в телефон. Как раз настрою новый аппарат и засуну сим-карту.
Изучаю контакты, пялясь на надпись «Таня».
Нет, не буду звонить сестре.
Обдумываю проблему: как увезти Марка, если сестра против, а документов у меня нет. Ребенок записан на сестру. Это либо суд, который станет достоянием общественности, либо… Придется просить помощи, чтобы оформить документы.
Как я это
