Дарья Плещеева - Береговая стража

Красовецкий подождал, пока суровая дама и Марфинька оденутся, велел подавать свою соболью шубу, крытую невозможной красоты бархатом цвета бордосского вина, поцеловал ручку Катерине Петровне и повел Марфиньку к экипажу. Она смущенно глядела в пол и на его галантности не отвечала. Он усмехался — это до поры.

Потом заехали за кузинами Машей и Дашей, которые тоже собирались на гулянье, и наконец, Красовецкий велел ехать к Неве — туда, где в конце большой набережной, против монастыря благородных девиц, устраиваются обыкновенно масленичные гулянья и ставятся ледяные горы.

Убедившись, что лед толщиной не менее аршина, артели плотников начинают превращать реку в сказочный город, ставят подмостки для гаеров, мачты для веревочных плясунов, будки для продавцов всевозможных лакомств, навесы, под которыми простой люд пьет и ест, но главное — возводят основание для гор. Когда они готовы — их видно издалека, потому что просторная верхняя площадка, с которой отправляются в стремительный полет санки, — на высоте в семь или даже восемь сажен. Она огорожена перилами, сбоку ведет лестница, удобная даже для дам в широких платьях и пышных шубах. Эту лестницу делают с одной или двумя площадками, потому что образуется очередь, и нехорошо, чтобы все теснилась наверху. С противоположной от лестницы стороны — довольно крутой спуск сажени в две шириной и с бортами в пол-аршина, по которому скатываются деревянные санки. Он покрыт утоптанным снегом, залит водой и гладок, как зеркало. Каждые санки рассчитаны на одну пару, но можно и втроем уместиться. Возле горок был подготовлен пологий спуск на лед для карет, чтобы знатная публика могла объехать все увеселения с удобствами.

Вся Нева на Масленицу обратилась в сплошное гулянье. Всяк, имевший лошадь и сани, выехал людей посмотреть и себя показать. Отличные рысаки в дорогой запряжке и расписные санки, в которых вместо меховой полсти был персидский ковер, катили взад и вперед, собирались для бегов по расчищенному льду. Со всей столицы сходились сюда любители и знатоки лошадей, а с ними — жены, невесты, дети; шум стоял невообразимый, но для души не обременительный, он означал, что все тут — счастливы. Но счастье не должно быть сумасбродным, и за порядком на льду следили пешие и конные солдаты.

Марфинька, сперва все же дичившаяся толстого старика, который всячески норовил ей угодить, и чуть что — хватавшая за руки кузин, заулыбалась, увидев пеструю толпу, услышав музыку и доносившийся со спусков веселый визг.

— А вот и тетушкин экипаж! — воскликнула она. — Гаврила Павлович, велите править к нему! Вон, вон тетенька Лизавета Васильевна!

Марфинька видела в Лизе всегдашнюю свою приятельницу и заступницу, встречам радовалась. Вплотную подъехать не удалось, все три девушки вместе с Федосьей Федоровной выбрались из экипажа и, сопровождаемые откупщиком, пошли к Лизе. Лакеи Красовецкого прокладывали им в толпе дорогу и, опытным взглядом угадывая карманных воришек, без лишних рассуждений давали им загодя по шее.

Сам он шел последним — не был уверен, что госпожа Лисицына будет ему рада. А ее слово в доме Васильевых много значит — так что не напортить бы. Пусть простушка Марфинька сперва похвалит доброго Гаврилу Павловича, а там и поглядим.

Лиза позвала с собой на гулянье тех, которых знала под именами Морозова и Никитина. А точнее сказать — позвала огромный перстень, благодаря которому могла взлететь очень даже высоко. Минувшим вечером она внимательно наблюдала за Санькой — нужно же было наконец понять, на какой козе подъехать к красавцу. Приглашения он принимает охотно, да отчего ж за ней не машет, не волочится? Второго, Никитина, пальчиком помани — в лепешку разобьется, да только кому он нужен? Вот кабы он выиграл у Светлейшего князя перстенек — то с ним бы Лиза быстро договорилась…

Она первая из окошка экипажа увидела Марфиньку.

— Господа, нас моя племянница ищет, выйдем ей навстречу, — сказала она.

Румянцев выскочил первым и подал ей руку, она оперлась и метнула взгляд, которым пыталась сказать: благодарность моя будет безмерна. Однако Санька не желал понимать пылких взглядов — ему заранее становилось страшно при мысли о такой благодарности.

Лиза была не глупа — видела, что с кавалером творится неладное, вроде как и готов подружиться, но чересчур близко к себе не подпускает и знаков понимать не желает. Решив, что на льду посреди гулянья она все равно до правды не докопается, Лиза пошла навстречу Марфиньке с кузинами. Санька с Никитиным ее сопровождали, оттирая от дамы простой люд.

И случилось чудо — Марфинька, обнявшись с Лизой, увидела Саньку, крылатый амурчик пролетел меж ними, рассыпая не розовые лепестки, а пригоршни хмельных снежинок, что попав на губы, пьянили пуще поцелуев.

— Вот и славно! — сказал веселый амурчик. — Голубчики мои, бегите скорее, а я пособлю!

Все получилось стремительно и лихо: веселая компания вклинилась между Марфинькой с кузинами. Все перемешалось, Лиза оказалась в объятиях откупщика, Никитин подхватил под руки девиц, Федосья Федоровна поскользнулась и шлепнулась на усыпанный хвоей лед, а Санька и Марфинька пропали.

Они не знали, как вышло, что руки соединились, что начался бег. Они делали вид, будто руки — сами по себе, а они, Санька и Марфинька, — сами по себе. Заскочив за будку, в которой торговали пирогами и орехами, они наконец друг к дружке повернулись и посмотрели оба с одинаковой озабоченностью: да как же так, зачем, для чего? Марфиньке стало страшно и томительно — весь мир сосредоточился в карих глазах, которые глядели на нее жадно, восторженно, с не выразимой словами лаской. Она выдернула руку в меховой рукавичке, но глаз не отвела — не смогла.

Незримый амурчик засмеялся, порхая над ними, — этих двоих он свел щегольски! Ангелочек наслаждался их смятением и смущением; наконец он подтолкнул Саньку: ну что же ты, кавалер?

— Бежим! — сказал Санька, взял девушку за руку и снова увлек в толпу.

Это был нелепый побег — ну, час вольности, ну, полтора. И ничего, кроме этого крошечного глоточка — дюжина поцелуев, жаркие объятия сквозь толстые шубы, не отпускающие друг дружку руки, и все… Оба знали, что придется возвращаться: ей — домой, к матери, ему — в дом сильфов. Но в тот момент верили, что удастся убежать куда-то, где можно быть навеки вместе.

Они пробежали между помостом, на котором выкрикивал неприличные шутки масленичный дед — молодой бойкий парень из мастеровых, с привязной бородищей, и другим помостом — на нем кувыркались пестро одетые шуты. Они невольно остановились, глядя снизу вверх на веревочного плясуна, который бежал, казалось, по облакам, помогая себе двумя огромными веерами. Праздничные запахи опьяняли — благоухал сбитень, который наливали под навесом из огромнейшего медного сбитенника, мало чем поменьше Готторпского глобуса из Кунсткамеры; благоухали пряники и горячие пироги; за версту разлетался аромат от жаровен, на которых пекли и тут же распродавали горячие блины. А главное — благоухала еловая хвоя, которой был усыпан лед, и этот запах казался самым колдовским.