Паулина Симонс - Красные листья

— Я испугался за себя, — сказал Джим. — Я понимаю, это звучит ужасно…

— Это действительно звучит ужасно, — сказал Спенсер.

— Я знаю. Но это правда. Я просто не знал, что мне делать! Я запаниковал. Я не переставал думать об этом. И затем сегодня, когда я понял, как это ужасно будет выглядеть, звонить вам было уже поздно.

— А снег опять покрыл все своим пушистым ковром, — сказал Спенсер.

Джим покраснел, как если бы, наконец, понял значение того, что сказал Спенсер.

— Да, снег, — слабо произнес Джим.

— И что это для тебя означало?

— То, что шел снег, означало, — произнес Джим убитым голосом, очень тихо, чуть громче шепота, — что, может быть, он покроет мои следы и… ее ботинки тоже…

— И?

— И что?

— И если твои следы будут покрыты снегом и ее ботинки тоже покроет снег, то что?

— То, может быть, пройдет еще какое-то время, пока ее найдут, и это на мне не отразится.

Спенсер и Уилл обменялись холодными взглядами. Уилл покачал головой. Спенсер тоже покачал головой и воздел глаза к потолку.

— Джим, я не верю своим ушам. Честно говорю, не верю. Это поразительно. — Спенсер повысил голос: — Я просто не могу поверить, что ты, обнаружив мертвым человека, с кем был близок в течение трех лет — неважно в каком смысле, — бросился бежать, как последний трус, поджав хвост, назад в свою пещеру в надежде на то, что никто ее не найдет.

Джим закрыл глаза.

— В конце концов, — произнес Спенсер сквозь сжатые зубы, — спустя месяц или два, скажем во время февральского зимнего карнавала, ты, может быть, вскользь упомянул бы в разговоре с Конни и Альбертом, что вот, мол, Кристины что-то не видно. А они бы удивленно так округлили глаза: мол, да, действительно, куда это она подевалась?

Джим потер свои закрытые глаза и устало произнес:

— Послушайте, сегодня у меня самый тяжелый день в жизни. Сегодня я пропустил все занятия, чего до сих пор никогда не делал. Я очень расстроен.

— А может быть, хватит нас дурачить? — произнес громко Уилл Бейкер. Теперь наступила очередь Спенсера положить руку на его плечо.

— Весь день я прятался среди стеллажей библиотеки, — продолжал Джим. — Если бы не Аристотель, который сидел в моей комнате, я бы не ушел оттуда до утра. Когда я возвратился после прогулки и увидел вас, стоящего у моей двери и ожидающего меня, я почувствовал облегчение. Я бы все равно пришел к вам, рано или поздно. Я бы не смог с этим жить.

— Не смог бы, а? — сказал Спенсер. — Да, парень, в тебе полно дерьма. Оно переливается через край. Послушай, я работаю в полиции одиннадцать лет. Больше трети своей жизни. Я понимаю, когда при совершении преступления человеком руководит страсть. Это я понимаю. Я понимаю ревность, я понимаю жадность, алчность. Я понимаю гнев, ярость, месть и шантаж. Но вот чего я не понимаю, так это молодого человека, оканчивающего юридический колледж и собирающегося поступать в университет, человека, предполагающего всю свою последующую жизнь посвятить служению закону и все такое прочее, который натыкается на свою мертвую знакомую и со всех ног бежит и прячется под стол. Такое просто нельзя вообразить.

Спенсер повернулся к напарнику и, искренне возмущаясь, спросил:

— Уилл, ты можешь это понять?

— Какое там, — отозвался Уилл.

Спенсер встал и несколько прокурорским голосом сказал:

— Джим, ты собирался стать юристом. И, наверное, хорошим.

Джим кивнул, не поднимая глаз.

— Так вот, у нас пока нет других подозреваемых. Только ты. Я понятно излагаю?

— Не знаю. — Полностью раздавленный Джим сидел, не поднимая глаз.

— Не знаешь? Вот здесь я тебе верю, — сказал Спенсер, делая знак Уиллу вывести Джима из комнаты. — Кстати, как нам связаться с ее семьей?

— Что? — вздрогнул Джим, как будто его что-то поразило. Уилл осторожно поднимал его со стула. — Она не очень-то любила распространяться насчет своей семьи.

— Она имела обыкновение уезжать куда-нибудь на Рождество или Благодарение?

— Нет, — грустно произнес Джим, — никуда она не уезжала. Один раз она ездила со мной. Как-то, мне кажется, она ездила с Конни и Альбертом к родителям Конни. Но чаще просто оставалась в Дартмуте.

— Ты хочешь сказать, что у нее не было родителей — ни матери, ни отца?

— Не знаю. Я думаю, ее отец умер. Она практически ничего не рассказывала о своей семье.

— А другие родственники у нее были? Братья? Сестры? Бабушка с дедушкой? Тети?

Джим почесал голову и неуверенно ответил:

— Мне кажется, ее бабушка умерла этим летом.

— Умерла? Хм, в любом случае это нам не поможет. Прежде чем медэксперт сможет приступить к вскрытию, тело Кристины нужно идентифицировать. У нас, конечно, есть время. — Спенсер помолчал. — Она должна быть вначале разморожена.

Джим передернулся.

— А где жила ее бабушка?

— Где-то у озера на запад отсюда. Не так далеко, у большого озера. Не могу вспомнить названия, длинное такое, странное название. Индейское или что-то в этом роде.

— Озеро Уиннипесоки? — спросил Уилл.

— Да-да, оно! — воскликнул Джим.

Спенсер кивнул:

— Уилл, возьми у мистера Шоу кровь на анализ и образцы волос. А также образцы шерсти с его свитера и отпечатки подошв его ботинок фирмы «Док Мартенс».

— Хорошо, — сказал Уилл и наклонился к Спенсеру.

— А как насчет тех двоих?

— Ах да, они! — Спенсер совсем о них забыл.

Пока Уилл возился с Джимом, Спенсер заглянул в комнату Альберта.

— Не беспокойтесь. Мы о вас не забыли. Подождите еще чуть-чуть.

Альберт кивнул.

— В туалет не хотите?

— Я ничего накануне не пил, поэтому нужды не испытываю, — ответил Альберт.

Спенсер принес ему чашку кофе и пошел сказать Конни, что скоро придет к ней.

Спенсер и Уилл, прихватив с собой Джима, сели в машину и в молчании направились в медицинский центр Дартмут-Хичкок, на опознание Кристины.

По пути Джим сказал Спенсеру, что в тот вечер, когда они играли в покер, произошло что-то странное, чего он не понял. Что-то насчет того, что Альберт собирался увидеться с Френки, но Френки об этом не знал, и Конни была расстроена, что Кристине есть дело до того, чем занимается Альберт.

— И я тоже, — сказал Джим, — не понимаю, почему Кристине оказалось дело до того, чем занимается Альберт.

Это сообщение оставило у Спенсера неприятный осадок.

Они шли по морозу к белым входным дверям современной больницы, и Спенсер внимательно наблюдал за Джимом. При тусклом свете лифта, спускающего всех троих в подземные недра медицинского центра Дартмут-Хичкок, все равно резко выделялись его опущенные плечи и посеревшее лицо. Они прошли по стерильно белому коридору, освещенному флюоресцентными лампами, и через двойную дверь попали в еще один коридор, очень длинный, который заканчивался серой дверью без таблички. Уилл шел впереди, Джим следовал за ним, а завершал процессию Спенсер. Он смотрел на Джима и думал, что, судя по походке и всему его виду, тот готов в любое время брякнуться в обморок.