Галина Романова - Любитель сладких девочек

— Володя! Гарик… — крикнула она, когда он с чудовищной ловкостью спустил ей до коленей джинсы. И, не дав ему опомниться и перебить себя, обрушила-таки на него чудовищную правду:

— Он мертв, Володя! И если его убил не ты, я не знаю, кто это мог сделать…

Какое-то время он все еще продолжал лежать рядом, согревая ее всю своим телом. Потом дернулся как-то необъяснимо, поднялся и зажег свет под потолком. Маша на секунду зажмурилась, потом широко открыла глаза и тут же поспешила укрыться одеялом. Под пронзительным светом четырехрожковой хрустальной люстры собственная нагота показалась ей донельзя вульгарной в сравнении с мертвецкой бледностью лица Панкратова.

— Что ты сказала?! — прошипел он, все так же стоя у стены с поднятой к выключателю рукой. — Машка, посмотри на меня и скажи, что ты только что сказала мне про Гарика?!

— Он мертв, Володя! — Она нашарила рукой футболку и натянула ее на голое тело. — После того, как ты исчез, я убежала наверх и заперлась в одной из его спален. И.., и уснула прямо на полу.

Когда проснулась, было почти темно. Мне нужно было одеться, а все мои вещи были в ванной. Я пошла туда, а там… Он там…

— В ванне, — закончил за нее Володя, с пониманием хмыкнув. — И включенный фен в мыльной пене плавает.

— Нет. Ничего такого… Воды не было. Он голый в ванне, в пустой ванне. Вода течет, а слив не закрыт. Фен лежит в ванне, но не включен. У Гарика, по-моему, сломана шея. Голова как-то повернута не так. — Маша попыталась изобразить, как лежала голова Гарика. И подавленно умолкла. А Панкратов принялся мерить шагами комнату. Что за дурная манера у людей, чуть что — начинать метаться из угла в угол. Тут уж не до размышлений, а только и дел, что сидеть и затравленно наблюдать за его маятниковыми колебаниями.

— И ты, конечно же, решила, что это я его убил, — почти утвердительно изрек Володя, опускаясь рядом с ней на кровать. — Конечно, у меня, как ни у кого, уйма поводов желать его смерти.

Нет, Машка, я его не убивал. Это было бы слишком малой платой за то, что он со мной сотворил Хотя за тебя я должен быть ему благодарен… Маш, а чего это Гарик голый был?

От его ехидства ее едва не передернуло, но она все же нашла в себе силы съязвить в ответ:

— Вообще-то обычно у нормальных людей принято принимать ванну в раздетом виде. Поправь меня, если я ошибаюсь…

— Почему же в ванне в таком случае не было воды? Если он хотел принять душ, то почему не воспользовался душевой кабиной? Странно все это… — Он задумчиво потер щетинистый подбородок и вдруг уронил голову ей на плечо. — Как я устал от всего этого, Маш! Ты себе не представляешь, как я устал!

— Очень даже представляю! — воскликнула она и с неожиданной для себя нежностью погладила его по щеке. — Потому что я тоже устала Очень устала. Так хочется покоя. Будничных счастливых дней, наполненных солнцем и теплом. Чтобы за окном дождь и холодно, а в доме тепло и…

— А детей? Машка, ты хочешь детей? — перебил ее Панкратов, и руки снова обхватили ее талию. — Мне тут одна шальная мысль сегодня в голову закралась…

— Какая?

— Ты вообще как к детям относишься?

— К чужим? Или как?

— Или как… Ты ребенка вообще собиралась когда-нибудь родить? — Он неожиданно засмущался самого вопроса, но все равно упрямо повторил:

— От меня ты ребенка хочешь?

— Издеваешься? — Маша отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза, обведенные темными полукружьями.

— Не хочешь?! Ты не хочешь от меня ребенка?!

От меня принципиально или просто…

— Володь, ты совсем чудной. — Каким-то неповторимым материнским жестом она привлекла к себе его голову и, поцеловав в висок, смущенно пробормотала:

— Я не хочу от тебя ребенка, Панкратов! Я хочу от тебя троих детей, как минимум!

Двух девочек и одного мальчика. Или наоборот.

Мне все равно. Только чтобы это были твои дети, и чтобы мы с тобой .

— Ну вот, здрасте! Опять сырость! — Володя с трогательной нежностью вытер ей щеки и потребовал с нарочитой строгостью:

— Перестань, Мария Ивановна, слезы лить по поводу и без повода! Все теперь позади…

— Нет, ничего еще не кончилось, Володя. — Она замотала головой и, почти с силой вырвавшись из кольца его рук, отбежала на безопасное расстояние. — Как ты не понимаешь, что ничего не кончилось? Мы с тобой как два идиота мечтаем о несбыточном, а все.., все только начинается! Все это жуткое и страшное, оно буквально сконцентрировалось сейчас вокруг нас!

Закончить свою речь она не успела. С жутким скрежетом оконное стекло разлетелось на мелкие осколки, и к Машиным ногам упал большой камень. «Вы умрете!» — значилось в записке, привязанной к камню обычной бельевой резинкой.

— Ото Какое смелое заявление! — пробормотал Панкратов, среагировавший на разбитое стекло мгновенно швырнул на пол Машу, сам улегся сверху и, невзирая на ее возмущенное кряхтение, внимательно изучал теперь послание. — Как думаешь, это он?

— К-кто? — просипела она и тут же возмутилась:

— Да слезь ты с меня наконец! В тебе же центнер!

— Нет, всего лишь восемьдесят пять килограммов. — Володя шутливо шлепнул ее чуть ниже талии и посетовал:

— Да, видимо, с детьми пока придется повременить. Наш «потрошитель» что-то совсем распоясался. Придется выходить на тропу войны, хоть мне этого и не хочется.

Он попробовал подняться, но Маша вцепилась в его плечи и, комкая ткань рубашки судорожными движениями пальцев, заплакала.

— Володя, не уходи, пожалуйста! Я тебя очень прошу! Не оставляй меня! Мне страшно!

— Ну что ты, дурочка. — Он довольно хохотнул и поцеловал ее в макушку. — Я не оставлю тебя никогда, не надейся. Мне просто нужно спуститься вниз и взять кое-что из машины. Это пара минут, не более. Потом я сделаю один звонок, а потом мы с тобой соберемся и навестим Гарика, упокой, господи, его подлую душу…

— Зачем?! — в ужасе прошептала Маша, вспомнив мертвое обнаженное тело в брызгах воды.

— Ну милая, мы же должны до приезда милиции все там осмотреть и хотя бы пальчики твои стереть. Наследила ведь?

— Да, наверное… — Маша удрученно наблюдала за тем, как Панкратов поднимается, поправляет одежду и направляется к выходу из спальни. — Володя!

— Да, милая?

— Мне ждать тебя здесь?

— Как хочешь. Дверь я запру. Ничего не бойся.

Кругом люди…

Люди… Там тоже были люди. Причем не через три сотки заросшей травой земли, огороженной забором и дебрями боярышника, а через стенку. Да и сама она была там все то время, пока Гарику кто-то ломал хребет. И кого это спасло? Нинка тоже не одна осталась в той коммуналке, но это никого не остановило…

Входная дверь на первом этаже с грохотом захлопнулась, и в тишине отчетливо стало слышно, как в замке дважды повернулся ключ.