Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни
Но в ответ Эдди сумел только сказать:
— Чуть не забыл! У меня есть книга — даже две книги, которые я хотел вам подарить.
И тут она задала ему самый важный вопрос в ее жизни: есть ли у нее основания надеяться, что ее мать хоть когда-нибудь даст о себе знать? Эдди порылся в своем портфеле и извлек оттуда две мокрые книги.
Одна из них была подписанным им экземпляром «Шестидесяти раз» — дань Марион, своего рода сексуальная литания. А другая книга? Он не сумел толком сказать, что это за книга. Он просто сунул ее на колени Рут.
— Вы сказали, что собираетесь в Европу, — сказал ей Эдди. — Это хорошее чтение для самолета.
В такой момент и в ответ на самый важный в жизни Рут вопрос он сунул ей книгу для чтения в самолете. Потом такси остановилось у «Станхопа». Эдди самым неуклюжим образом пожал руку Рут. Она, конечно же, поцеловала его, и он покрылся румянцем — как шестнадцатилетний мальчик!
— Мы должны встретиться, когда вы вернетесь из Европы! — крикнул ей Эдди из отъезжающего такси.
Может быть, он не умел прощаться. Если уж откровенно, то определения «жалкий» и «несчастный» подходили к нему как нельзя точно. Он превратил свою застенчивость в разновидность искусства. «Он носит свой комплекс неполноценности, как знак доблести, — написала Рут в своем дневнике. — И в нем нет ничего от проныры». (Рут не раз слышала, как ее отец называл его пронырой.)
И еще в самом начале их вечера вдвоем Рут поняла кое-что об Эдди: он никогда не жаловался. Кроме его пригожести, хрупкой женской красоты, ее мать могла увидеть в нем нечто большее, чем беззаветная преданность ей. Эдди О'Хара был человеком исключительно мужественным, вопреки своей внешности; он принял Марион, какой она была. А летом 58-го, как это представляла себе Рут, ее мать вряд ли была в лучшей психологической форме.
Рут, полуголая, стала бродить по своему номеру в поисках предполагаемого «чтения для самолета», всученного ей Эдди. Она была слишком пьяна, чтобы пытаться читать «Жизнь Грэма Грина», а «Шестьдесят раз» она уже читала — она читала эту книгу уже два раза.
К ее недоумению, «чтение для самолета» оказалось чем-то вроде детектива. Название сразу насторожило Рут: «Проводили до дома из "Цирка летающей еды"». Ни автор, ни издательство не были ей известны. При более пристальном рассмотрении Рут увидела, что книга издана в Канаде.
Даже фото автора являло собой тайну, потому что женщина — а неизвестный автор был женщиной — была снята в профиль, к тому же ее лицо было подсвечено сзади. На женщине помимо этого была шляпа, которая затеняла единственный видимый объективу глаз. Изящный нос, сильный подбородок, резко очерченные скулы — вот все, что можно было разглядеть из ее лица. Ее волосы (та их часть, что свободно ниспадала из-под шляпы) были либо светлыми, либо седыми, либо почти белыми. Возраст ее не поддавался определению.
Эта фотография действовала на нервы, и Рут ничуть не удивилась, прочтя, что имя неизвестного автора было nom de plum[19]; женщина, скрывшая свое лицо, конечно же, должна была назваться псевдонимом. Вот, значит, что Эдди называл «чтением для самолета». Книга произвела на Рут дурное впечатление еще до того, как она начала читать. А начало романа вполне соответствовало тому суждению, которое Рут вынесла, посмотрев на обложку.
Рут прочла:
«Продавщица, подрабатывавшая официанткой, была найдена мертвой в своей квартире на Джарвис к югу от Джерарда. Эта квартира соответствовала ее доходам, но и то лишь потому, что снимала она ее вместе с двумя другими продавщицами. Они втроем продавали бюстгальтеры у Итона».
Детективный роман! Рут захлопнула книгу. Где была эта Джарвис-стрит или какой-то там Джерард? И что это за Итон? И какое дело Рут Коул до каких-то девиц, продающих бюстгальтеры?
Наконец она уснула — был третий час, — но тут зазвонил телефон.
— Ты одна? Можешь говорить? — шепотом спросила ее Ханна.
— Определенно одна, — сказала Рут. — Но с какой стати я должна с тобой говорить? Ты предательница.
— Я знаю, что ты на меня злишься, — сказала Ханна. — Я и звонить-то не хотела.
— Это извинение? — спросила Рут свою лучшую подружку.
Она никогда не слышала, чтобы Ханна извинялась.
— Тут неожиданно подвернулось кое-что, — прошептала Ханна.
— Кое-что или кое-кто? — спросила Рут.
— Какая разница, — ответила Ханна. — Меня неожиданно вызвали из города.
— А ты почему шепотом? — спросила Рут.
— Не хочу, чтобы он проснулся, — сказала Ханна.
— Ты хочешь сказать, что ты теперь не одна? — спросила Рут. — Он рядом?
— Не совсем так, — прошептала Ханна. — Мне пришлось переехать в другую спальню, потому что он храпит. Я и представить себе не могла, что он будет храпеть.
Рут воздержалась от комментариев. Ханна не упускала случая упомянуть о какой-либо интимной подробности, касающейся ее очередного сексуального партнера.
— Я расстроилась, что тебя не было со мной, — сказала наконец Рут, но, еще не успев произнести эти слова, подумала, что если бы Ханна была с ней, то ей, Рут, не удалось бы остаться наедине с Эдди. Уж слишком бы Эдди заинтересовал Ханну — она бы пожелала заполучить его в свое полное распоряжение! — Хотя по зрелом размышлении могу тебе сказать, — сообщила Рут своей подружке, — я рада, что тебя не было. Мне нужно было побыть наедине с Эдди О'Харой.
— Значит, ты так и не ложилась в постель с Аланом? — прошептала Ханна.
— Главным событием сегодняшнего вечера был Эдди, — ответила Рут. — Я никогда не представляла мою мать так четко, как представляю ее теперь.
— Но когда ты уже ляжешь в постель с Аланом? — спросила Ханна.
— Возможно, когда я вернусь из Европы, — сказала Рут. — Ты что — не хочешь узнать о моей матери?
— Когда ты вернешься из Европы! — прошептала Ханна. — Когда, кстати, это будет — через две недели? Три? Боженьки ты мой, он до твоего возвращения может познакомиться с кем-нибудь! А ты? Даже ты можешь с кем-нибудь познакомиться!
— Если я или Алан с кем-нибудь познакомимся, — ответила Рут, — то тогда тем лучше, что мы с ним не переспали.
Только сформулировав это таким образом, Рут поняла, что она больше боится потерять Алана как редактора, чем как мужа.
— Так расскажи мне все об Эдди О'Харе, — прошептала Ханна.
— Он очень милый, — начала Рут. — Он довольно странный, но в первую очередь милый.
— Но он сексуальный? — спросила Ханна. — То есть, я хочу знать, могла бы ты представить его с твоей матерью? Твоя мать была такая красавица…
— Эдди О'Хара и сам немного красавчик, — ответила Рут.
— Ты хочешь сказать, что он женственный? — спросила Ханна. — Боже мой, он хоть не голубой, а?
— Нет-нет, он не голубой. И ничуть не женственный, — сказала Рут Ханне. — Просто он очень мягкий. Он удивительно хрупкий на вид.
— Я думала, он высокий, — сказала Ханна.
— Высокий и хрупкий, — ответила Рут.
— Не могу себе это представить — он, похоже, странноватый.
— Я тебе уже сказала, что он странный. И он очень предан моей матери. Я хочу сказать, он хоть завтра готов на ней жениться!
— Правда? — прошептала Ханна. — Но сколько теперь твоей матери? Семьдесят с хвостиком?
— Семьдесят один, — сказала Рут. — А Эдди всего сорок восемь.
— Это и в самом деле странно, — прошептала Ханна.
— Ты ничего не хочешь узнать о моей матери? — повторила Рут.
— Подожди минутку, — сказала ей Ханна. Она отошла от телефона, потом вернулась. — Мне показалось, он что-то сказал, но он просто храпанул.
— Я расскажу в другой раз, если тебе не интересно, — холодно сказала Рут. (Она сказала это почти что своим голосом для чтения вслух.)
— Да конечно же мне интересно! — зашептала Ханна. — Думаю, вы с Эдди говорили о твоих погибших братьях.
— Мы говорили о фотографиях моих погибших братьев, — сказала ей Рут.
— Этого и следовало ожидать! — ответила Ханна.
— Это было странно, потому что он рассказывал о кое-каких фотографиях, которых я не помню. Потом были и такие, о которых помню я, а он — нет. Мы сошлись на том, что, должно быть, выдумали эти фотографии. Потом были такие, о которых помним мы оба, и мы решили, что эти-то и есть настоящие. Я думаю, у каждого из нас больше выдуманных фотографий, чем настоящих.
— Ты сама, «настоящее» и «выдуманное», — заметила Ханна. — Твоя любимая тема…
Рут негодовала, чувствуя явное отсутствие интереса у Ханны, но тем не менее продолжила.
— Фотография Томаса, лечащего коленку Тимоти, — это определенно настоящая, — сказала Рут. — И та, на которой Томас выше моей матери и держит хоккейную шайбу в зубах, — мы оба помним ее.
— Я помню фотографию, на которой твоя мать в кровати, а из-под одеяла торчат ноги твоих братьев, — сказала Ханна.
