Елена Арсеньева - Проклятие Гиацинтов

Да, интересные метафоры рождаются иной раз у писательницы Дмитриевой, любопытные… загадочные такие!

Жужка повернул голову, улыбаясь журналистке, и Алёна увидела в его ухе маленькую серьгу, похожую на скобочку.

Странно… А впрочем, кажется, ничего странного нет!

— Давайте здесь постоим, — сказал рядом какой-то мужчина. — Он освободится — и сразу к нам подойдет.

— Конечно, куда же он от нас денется! — согласился женский голос, и в голосе том была такая бездна ехидства, что Алёна невольно повернула голову. — Верно, Лерон?

Да это Ларисса! Ларисса Сахарова, с этой своей странной челкой, одетая, как водится, в «древнеримский» не то хитон, не то в этот, как его… в хламиду какую-то, короче говоря. И сандалии с ремешками, оплетающими ноги до колен. Рядом высокий молодой блондин, которому только на рекламных плакатах являть свою голливудскую улыбку, при нем девица сказочной красоты, с волосами, как любит писать Татьяна Устинова, до попы, вся такая неземная и отстраненная от мира. Глаза девицы, имевшие цвет небесной лазури, были устремлены на Жужку… и у Алёны сердце дрогнуло от той нежности и печали, которыми светился этот взгляд.

Да, если это сын Лариссы с женой, то тяжко ему, должно быть, приходится. Красавица так явно влюблена в загадочного художника, что просто смотреть жалко. Эх, девушка — как тебя, Лерон, что ли?.. — зря ты так. Зря!

При виде невероятнолазурных глаз Лерон Алёна вдруг вспомнила рекламу, вчера или позавчера мелькнувшую по телевизору.

Лазурный грот. Полунагая красавица вольготно раскинулась в лодке. Невероятный мачо сидит на веслах и жадно смотрит на красавицу, чьи прелести ему просто-таки на блюдечке с голубой каемочкой преподносятся. Смотрит, испускает страдальческий вздох — и отворачивается. И голос за кадром: «Дольче и Габана. Лайт блю». Лайт блю, light blue, можно перевести как голубой свет. Как голубая легкость. Как — слегка голубой…

Вот именно! И, кажется, даже не слегка. Андрей, конечно, прав.

Впрочем, Жужкин окрас — это личные проблемы его и красавицы Лерон, а Алёне требовалось решать свои собственные. Хотя и только ее собственными они не были, вот в чем дело! Но решения все же требовали. Для начала — ей очень не хотелось попасться на глаза Лариссе. Поэтому она выскользнула из Дома архитектора и уже совсем было собралась в свой собственный дом — заряжать телефон и ждать «мыло» от Андрея, — но почувствовала, что проголодалась. Ближайшим и легчайшим способом утолить голод было купить мороженого, благо, напротив стоял маленький ларёк. Алёна взяла «Экстрим» смородиновый, к которому пристрастилась в последнее время, и только начала получать свою порцию удовольствия, как Ларисса Сахарова показалась на крыльце со всем своим семейством. Они спустились с крыльца и гуськом прошли в стороне от Алёны, которая, продолжая соблюдать конспирацию, нарочно отшагнула под прикрытие какого-то плотного дяденьки, тоже покупавшего мороженое. Взяв батончик «Крутышки», дяденька развернулся так лихо, что задел руку Алёны. Ту самую, в которой она держала свой «Экстрим». И рожок въехал ей прямо в нос.

Что характерно, дядька даже не заметил случившегося. Тем более, что Алёна не кричала и не скандалила. Она так и стояла в прижатым к носу мороженым, и в это мгновение с ее памятью что-то случилось… Алёна вдруг словно бы вновь оказалась на углу Ошарской и Октябрьской, около «Газели»: она якобы опять стояла с разбитым носом, а мимо нее равнодушно прошли четверо… и теперь она узнала их! Узнала! Их образы отложись не то на сетчатке глаза, не то где-то в мозгу, бес их разберет, но сейчас они вновь возникли у нее перед глазами. Те четверо были: Ларисса (в алой блузке!), вот эта высокая девушка — такая же, как сейчас, словно не от мира сего, словно она спала на ходу, и парень с голливудской улыбкой — сын Лариссы. Но он шел четвертым. А третьим в этой компании был парень в бандане. Невысокий, худой, смуглый, с серьгой-скобочкой в ухе. Алёна совершенно отчетливо вспомнила его точеный профиль. О господи, да ведь это был Жужка…

Вот они, преступники! Они знали Коржакова. По какой-то причине ими было задумано убийство. Но убийцы — не они. Они шли справа, а смертельный укол Коржаков получил в левый локоть. И именно в ту минуту, когда его внимание было отвлечено этой четверкой. Они прошествовали мимо него, словно… словно кто? Свидетели какого-то его преступления? Судьи? Или жертвы? Или они просто так прошли, случайно? Нет, кто-то из них оцарапал правый локоть Шторма! Алёна отлично помнила эту царапину, совсем свежую. Что все это значит? Какое зло он им причинил, этот Шторм? Какое зло он причинил тому, что кольнул его в левый локоть мгновенно убивающим ядом?

И было еще что-то… что-то важное, что всплыло сейчас в памяти, но о чем Алёна не думала раньше. Нет… думала! Она думала об этом, когда вспоминала умение Андрея Овечкина оказываться в нужное время в нужном месте. Вот это совпадение времени и места сейчас не давало Алёне покоя. Андрей тут ни при чем, конечно. При чем — совсем другой человек…

Но нет. Об этом она подумает чуть позже. А пока надо вытереть свой многострадальный нос и выяснить одну штуку, которая тоже имеет значение в ее расследовании.

«Экстрим», недоеденный, но сыгравший свою экстремальную роль, пришлось выкинуть в урну. Алёна достала две салфетки, одну сухую, другую влажную, и привела в порядок лицо. Типа, уже не привыкать ей утираться…

Посмотрела вслед Лариссе и ее семье. Они вошли во двор одного из самых шикарных домов на улице Минина. Не дом, а памятник культу личности!

Итак, адрес Лариссы — Минина, четыре. Номер квартиры не имеет особого значения.

Алёна достала свой мобильник, в котором еще слабо теплилась жизнь, и набрала справочную. Когда ответили, попросила дать ей номер квартирного телефона Сахаровых, проживающих по улице Минина, в доме номер один.

Однако никаких Сахаровых там не нашлось.

— Ах да! — сообразила Алёна. — Не Сахаровых, а Шестаковых!

Телефон Шестаковых отыскался в два счета. Он был точно такой, как тот, что высветился на дисплее Алининого телефона нынче ночью. Как тот, с которого ей звонили и умоляли бросить это дело, ни во что не вмешиваться, чтобы не губить чью-то жизнь.

Получается, звонила Лерон. Почему?!

Ну что, набрать номер? Просто для проверки.

А вот и не удалось. Мобильник издал последний трепетный звучок и умолк.

Алёна поняла, что она отрезана от информации! До чего же не вовремя!!!

Махнула проезжавшему мимо такси. Черт, да она просто разорится сегодня. А ведь ей, в отличие от штатных сотрудников милиции, никто не возместит транспортных расходов. И отчего она, спрашивается, завелась и никак не может остановиться? Почему она мечется, как будто от этого жизнь зависит?