Юлия Шилова - Ликвидатор, или Когда тебя не стало

– Может, эти иконы показать моему знакомому историку? – спросила Маринка.

– Умоляю, никакой самодеятельности! – разозлился Пашка. – И вообще, не смей трепать языком!

– А я и не треплюсь, – обиделась Маринка.

– Позвольте все сделать мне. Я же мужчина, в конце концов. У меня есть люди, которые должны заинтересоваться иконами.

– Конечно, – обрадовалась я. – Как вы посмотрите на то, чтобы отметить это дело?

– Положительно! – захлопала в ладоши Маринка. – Давайте устроим пир. Все-таки такие иконы не каждый день можно найти!

– С вами точно скоро чокнешься или поверишь в чудеса. Представляю, какими вы были шальными подружками в институте! – засмеялся Пашка. – Я таких девчонок еще никогда не знал!

– Да уж, – улыбнулась Маринка. – Жанка всегда была сумасшедшей, пока не вышла замуж. Все только разговоры и были про нее.

– Ладно, девчонки! С вами хорошо, но пора идти по магазинам. Что вы будете пить?

– «Хеннесси», конечно, что же еще, и не одну, а парочку. А из еды бери все, что будет попадаться тебе по пути. Или, может быть, все-таки пойдем в ресторан?

– Нет. Это опасно. Мы и здесь можем неплохо посидеть, – благоразумно заметил Пашка. – Я сейчас всего накуплю.

– Тогда возьми с собой Маринку. Она не в розыске. Я, конечно, доверяю твоему вкусу, но Маринка женщина и ей проще выбрать все, что нужно купить. Сегодня мы должны устроить пир по полной программе. Все-таки такая находка! Семнадцатый век! Ай да Граф! Ай да молодец! Давайте дуйте, а я пока отварю картошки и помою полы.

– Слово женщины закон. Давай, Маринка, собирайся, поехали.

Маринка быстро собралась, взяла Пашку за руку и помахала мне сумочкой.

– Смотри, подружка, уведу, – засмеялась она.

– Черта с два. Тортик не забудьте.

– Купим, – улыбнулся Пашка.

Когда входная дверь закрылась, я набрала полный таз воды и принялась наводить порядок. Как все-таки здорово, что я опять обрела Маринку и в мою жизнь вошел Пашка! Такой ласковый и родной! Я вновь захотела жить, любить и творить. Теперь, когда есть деньги, меня обязательно оправдают. Я продам свой особняк, потому что никогда не буду в нем счастлива, и куплю хороший дом. Никакой Испании, мы будем жить здесь, а еще лучше, уедем в другой город, где нас никто не знает, и заживем припеваючи.

Я принялась отдраивать полы, напевая себе под нос незатейливую песенку.

Под кроватью моя рука неожиданно наткнулась на небольшой кожаный портфель. Я достала его и вытерла пыль. Затем открыла и вытащила несколько конвертов, перетянутых тонкой резинкой. Мое любопытство не знало границ. Чьи это письма Пашка хранит столь бережно у себя под кроватью? Наверное, это переписка с той убитой девушкой. Почувствовав глупый укол ревности, я раскрыла первый конверт и дрожащими руками достала оттуда фотографию. На фотографии был изображен пожилой, интеллигентный мужчина. А на обратной стороне – инициалы и возраст. В этом же конверте лежал свернутый листок бумаги. На нем было дано детальное описание распорядка дня этого мужчины. Все понятно. Похожий конверт лежал у Пашки в сумке, когда мы с ним познакомились. Там была фотография Горелина.

Господи, какой же он дурачок! Зачем хранить такие вещи! Их надо уничтожать. Мне придется сжечь эти конверты, хочет он того или нет. Никакого возврата к прошлому! Будем жить настоящим! Тем более у нас есть будущее! Я стала доставать из конвертов фотографии и бросать на пол. На меня смотрели чужие, незнакомые лица, молодые и не очень, но одно лицо заставило содрогнуться мое тело и громко закричать. Из последнего конверта выпала фотография Матвея. Я сразу узнала этот снимок. Его сделала я, когда мы возили нашу дочь в зоопарк. Как сейчас помню, перед этим мы заехали в парикмахерскую, Матвей подстригся, а потом мы отправились на Пресню. Гуляли по зоопарку, катали дочь на каруселях, кормили зебру. Это был один из немногих выходных дней Матвея. Мы были счастливы в тот день и чудесно провели время.

На обратной стороне написано: Виноградов Матвей Викторович. Проживает по адресу… Я читала, и мне казалось, что это какое-то недоразумение, глупый, нехороший сон. Мне пришлось больно ущипнуть себя за щеку, чтобы поверить в реальность происходящего. Достав листок бумаги, я увидела чертеж своего особняка и описание распорядка дня моего мужа. Обед, ужин, деловые встречи и так далее. Откуда же он стрелял? Получается, что из подвала соседнего дома. Это отчетливо видно на рисунке.

Нет! Это безумие! Это какая-то нелепая ошибка! Пашка не мог! Он никогда не сделал бы мне плохо. Я ему верю. Я люблю его. Сейчас Пашенька придет и скажет, что это какое-то недоразумение! Ему подбросили этот конверт, кто-то хочет нас поссорить, но ведь это невозможно. Мы одно целое. Мы искали друг друга долгие годы. Нас невозможно разлучить. Сейчас придет мой дорогой Пашенька и скажет, что это не так. Он не убивал Матвея. Я громко рыдала и вытирала слезы.

Затем я положила фотографию Матвея в конверт и сунула в карман. Хотела встать, но споткнулась о таз с водой. Вода разлилась по комнате, и я заревела еще громче. Сволочи!!! Все против нас! Все! Зачем делать такую подлость?! Зачем так подставлять Пашеньку? Я верю ему, как самой себе. Если бы он убил Матвея, то обязательно сказал бы мне об этом.

Положив таблетку валидола под язык, я перешагнула через большую лужу и вышла на балкон. На соседнем балконе стояла Любка и курила сигарету.

– Здравствуй, Любонька, – улыбнулась я. – Угости сигареткой.

– Вы же не курите.

– Курю. Ты просто не знаешь. Ты вообще много чего не знаешь.

Любка протянула мне сигарету и равнодушно спросила:

– Вы что, плачете?

– Да так просто.

– С Пашкой что-нибудь?

– Нет. – Я смахнула рукавом слезу и дрожащими руками взяла сигарету.

Затем чиркнула зажигалкой, но так и не смогла прикурить.

– Давайте я попробую.

– Попробуй, деточка.

Любка прикурила сигарету и отдала ее мне.

– Люба, – сказала я почти шепотом, – ты когда повзрослеешь и полюбишь, обязательно береги свою любовь. Слышишь, обязательно. Любовь должна быть с кулаками, понимаешь? За нее надо бороться. Береги любовь…

– А что, мне не нужно взрослеть, я Пашку люблю.

Я не обратила на ее слова никакого внимания, посмотрела на часы и со стоном в голосе произнесла:

– Что-то Пашеньки нет. Сейчас Пашенька придет и все мне объяснит. Все будет хорошо. Я же знаю. Я все умею чувствовать, – говорила я сама себе.

– Что это он вам должен объяснять?

– Он же любит меня. Он чудный, замечательный мужчина, самый лучший. Он меня успокоит и даже посмеется над тем, как могло прийти такое мне в голову. Скажет: «Дура же ты, Жанка! Как ты только такое могла обо мне подумать?!» А я поглажу его по головке и скажу: «Прости, Пашенька. Ты же всегда говорил, что дура. Вот я и есть дура».