Линда Ховард - Обещание вечности
— А вот теперь, — произнес он, голос звенел от бешенства, — давай поговорим об этом. Для начала: единственные стандарты и ожидания, которыми ты измеряешь себя, — твои собственные. Никто — кроме тебя — не ожидает и не хочет, чтобы ты была кем-то другим, а не самой собой. Я не хочу, чтобы ты была совершенством; это станет чертовым адом для меня — пытаться соответствовать какому-то ангелу, потому что я сам не совершенен. Я не хочу фарфоровую куклу, которая никогда не совершает ошибок, я хочу тебя. Что касается этой чуши об аристократической жене, которую я заслуживаю…
Он прервался, с гневом сжав кулаки. Клэр обнаружила, что отступила вглубь комнаты, ее глаза стали огромными, пока она глазела на него. Она не могла поверить ярости, которая пылала в нем; его глаза горели, как лазеры, сжигая ее.
Макс резкими движениями начал расстегивать рубашку.
— Я мужчина, а не титул, и в любом случае этот чертов проклятый титул мне не принадлежит. Мой брат граф, и он, слава Богу, здоров и имеет двух сыновей, которые и унаследуют звание, прежде чем оно перейдет ко мне. Мне не нужен титул. У меня теперь американское гражданство; у меня есть работа с чертовски большой ответственностью, которая настолько увлекает меня, как никогда и никакое графство не будет интересовать, и у меня есть семейство, которое я люблю. У меня также есть женщина, которую я люблю, и, будь я проклят, пусть все провалится к чертовой матери, в ад и преисподнюю, если я позволю тебе уйти от меня сейчас.
Он снял рубашку и отбросил ее, потом расстегнул пояс и молнию на брюках.
— Ты не хочешь выходить за меня замуж? Отлично, — он выплевывал слова, раздеваясь донага.
Клэр уставилась на него, во рту пересохло.
— Тогда мы просто будем жить вместе, и даже не мечтай, что мы не будем жить вместе, и плевать — женаты мы или нет. Ты единственная женщина в моей жизни, которая может довести меня до такого бешенства, что я совершенно теряю контроль над собой, и ты единственная женщина в моей жизни, которую я люблю так сильно, что у меня все болит. Я почти разрушил наши отношения в самом начале, потому что был не совсем честен с тобой, и ты перестала доверять мне. Ты ведь так и не начала доверять мне снова, правда? Будь оно все проклято, это чертовски плохо для тебя, потому что я не позволю тебе уйти. Это ясно?
Клэр сглотнула, глядя на него. Он был настолько красив, что это причиняло ей боль.
— Ты представляешь, сколько раз ты только что произнес «черт» и «проклятье»? — прошептала она.
— Будь оно все проклято, какого черта я должен считать? — рявкнул Макс, пересек комнату, схватил ее и бросил на кровать.
Она подпрыгнула и подхватила отлетевшее покрывало.
— Ты никогда раньше не говорил, что любишь меня.
Ее голос звучал странно, слишком высоко и напряженно.
Он впился в нее взглядом, потом нагнулся и рванул застежку-молнию на платье.
— Это непростительный грех? Ты тоже никогда не говорила, что любишь меня, пока случайно не проговорилась, и тут же заявила, что не можешь выйти за меня замуж. Ты вообще представляешь, что делаешь со мной?! Я неделями добивался того, чтобы снова заставить тебя доверять мне, гадая, сможешь ли ты когда-нибудь полюбить меня, а ты бросаешь мне в лицо такие заявления!
Он стянул с нее платье, и Клэр положила руки ему на грудь, ее сердце билось настолько сильно, что она едва могла соображать.
— Макс, подожди. Зачем мы здесь?
— Это очевидно, разве не так? Я получу свою брачную ночь, даже если ты вознамерилась не выходить за меня замуж. Я люблю тебя и повторяю еще раз: я не позволю тебе уйти.
— Что о нас подумают?
— Плевать. — Он остановился, глядя на нее горящими глазами. — Я люблю тебя. Ты для меня важней, чем кто-либо еще на этой земле, и я прошел бы по горящим углям, чтобы заполучить тебя.
Он сумел полностью раздеть ее, пристальный взгляд блуждал по ее тонкому телу. Раньше он был груб, но теперь его прикосновения стали настолько нежными, что походили на шепот ветра, когда он раздвинул ноги и проник в нее. Клэр приняла его в себя, от удовольствия выгнув тело, цепляясь за него руками. Она любила его так, что подумала, что может взорваться, и обожание светилось в ее глазах, когда он оперся на локти и навис над ней.
— Давай попробуем сначала, — прошептал Макс. — Я люблю тебя, Клэр Вестбрук, я люблю тебя такую, какая ты есть. Ты нежная и любящая, в твоих глазах сияют мечты, которые я хочу разделить с тобой. Ты выйдешь за меня замуж?
Она и представить себе не могла, что может взлететь так высоко. Обвивая руками его шею, Клэр взглянула в эти блестящие морского цвета глаза и прошептала, приблизив непослушные губы к его рту:
— Да.
Клэр спускалась по проходу огромной, продуваемой сквозняками старой церкви, шелестя кремовым атласным платьем, позади тянулась фата. Рука отца твердо поддерживала ее под локоть. Знакомые и любимые лица повернулись к ней: лица многих людей, с которыми она познакомилась только за прошедшую неделю, просто сияли; Сара Мэтьюз, бледная и безмятежная, с детьми возле себя; Дерек Талиферро, в золотистых глазах которого, мудрых не по годам, застыла улыбка, когда он наблюдал за ней. Альма улыбалась и плакала одновременно, выглядя по-прежнему прекрасной во время обоих этих действий. Леди Алисия с глазами, наполненными гордостью. У алтаря, ожидая ее, стояли Мартина и сестры Макса — четыре блондинки с разными оттеками светлых волос. Роум Мэтьюз находился возле Макса, его темные глаза нашли жену, которая сидела на скамейке, и они обменялись безмолвными посланиями. Клейтон тоже стоял там и двое кузенов жениха.
И Макс. Высокий, невозможно красивый и такой любимый, что больно было смотреть на него. Его образ выглядел размытым сквозь надетую фату, но он смотрел на нее влажными блестящими глазами, похожими на море.
Отец отдал ее руку Максу, который шагнул вперед, чтобы встать рядом с ней. Жемчуг на ее руке замерцал в золотом пламени многочисленных тонких свечей, повсюду горевших в церкви.
Макс нежно сжал ее руку, и Клэр взглянула на него. Его глаза были спокойными и уверенными. Ее — темными замкнутыми озерами, но тайн между ними больше не было. Повернувшись к алтарю, они начали произносить брачные обеты.
Примечания
1
hors d'oeuvres (закуски фр.)
2
Выражение является частью поговорки «Only mad dogs and Englishmen go out in the noonday sun» («Только бешеные собаки и англичане выходят из дома в полуденное солнце»), чье авторство приписывают Редьярду Киплингу, который, в свою очередь, всего лишь перевел с хинди на английский фразу, имевшую широкое хождение среди индусов, в окружении которых он провел значительную часть своей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});