Сьюзен Джонсон - Мой дерзкий герой

Хотя с тех пор, как они с мужем продали семейную ферму застройщикам, координировать жизнь дочерей ей стало сложнее. Разбогатев от продажи, о чем раньше не могли и мечтать, супруги теперь шесть месяцев в году проводили во Флориде. Это не значило, что мать не пыталась руководить, вносить предложения или давать, по ее выражению, практические советы, но ее власть на расстоянии значительно ослабла.

За что обе дочери благодарили Бога. И теперь, вернувшись на лето домой, она старалась наверстать упущенное.

– Вы должны рассказать нам, чем занимаетесь, – воркующим голосом обратилась она к Дрю.

– Помогаю отцу управлять банком.

Было почти видно, как в голове Митци включился и заработал калькулятор, складывающий цифры.

– Как это мило! Помогать отцу. А вот в нашей семье, – проговорила она, делая несчастное лицо, – ни одна из девочек не захотела принять ферму. Хотя я их, конечно, не виню, учитывая последние цены на зерно. Но Джиму, думаю, это пришлось бы по душе.

Джим десять лет наблюдал, как город наступает на север, и ждал, когда цена на землю достигнет оптимального для продажи уровня, но опровергать выдумки жены не стал.

– Да, бывали, наверное, такие минуты, – выкрутился он, избегая говорить откровенную ложь.

Касси улыбнулась, и отец ей подмигнул. Они с отцом были сделаны из одного теста. Оба высокие, стройные, со светлой кожей и с классическими чертами лица, и оба не слишком общительны. Единственное, что Касси унаследовала от матери, – это цвет волос. Она ладила с матерью, но родственными душами их нельзя было назвать. Митци любила, чтобы все вокруг двигалось, крутилось, и сама этому способствовала изо всех сил. Точно такой же уродилась и Мег, во всем пошла в мать.

Касси с отцом предпочитали наблюдать за действием со стороны, лишь иногда принимая в нем участие. Никому из них такой каждодневный марафон был не нужен.

– И как давно вы… хм… помогаете отцу? – любезно поинтересовалась Митци.

– С тех пор как закончил колледж.

– А где вы учились, дорогой мой? – с самой очаровательной улыбкой спросила Митци.

– В Гарварде.

– Боже мой! Какая прелесть! У всех этих университетов и колледжей Лиги плюща[19] блестящая репутация. А наши Касси и Мег учились в Стэнфорде. В юности им хотелось побольше солнца.

– Их за это нельзя винить. Зимы в Миннесоте, бывает, затягиваются надолго.

– Но теперь обе девочки вернулись домой, и мы очень этому рады, правда, милый?

– Лучшего и желать нельзя, – поддержал ее Джим Хилл заученной репликой. Рыбалка и гольф являлись для него не только спортивным хобби. Как бы сильно он ни любил жену (а их тридцатисемилетний брак был по-настоящему счастливым), ему порой требовалась передышка от постоянного давления Митци.

– Мег, передай сестре ростбиф, – приказала Митци, плавно входя в роль кормящей матери. – Касси, милая моя, судя по твоему виду, тебе не помешало бы как следует поесть, – прибавила она со взглядом благосклонным и всезнающим, как в рекламе «Джонсон и Джонсон», где мать успокаивает своего ребенка, которому бинтует колено. – Ты, надо думать, не готовишь.

– Мам, ну не в Хьюстоне же. В «Фор сизонс» был хороший повар.

– Ты явно не пользовалась его услугами. Ты очень худенькая, деточка моя, может, даже слишком. Мег, ты не находишь?

– Я на десерт испекла черничный пирог, – ответила Мег, будто пирог являлся незаменимым средством при анемии любого происхождения.

– Мой любимый, – пробормотал Оз.

Оз вообще говорил мало, к тому же и положение его в семье не требовало многословия, поскольку динамика их супружеской жизни обеспечивалась за счет синдрома Митци-младшей. Однако он оставлял за собой право без каких бы то ни было помех смотреть по телевизору все футбольные матчи сезона, сколько ему заблагорассудится.

Он нравился Касси, ей нравилось его спокойствие. Он был хорошим отцом, запросто мог подменить жену – посидеть с детьми. Принимая активное участие в их воспитании, он знал, где лежит их одежда и когда им ложиться спать, знал, кто из них любит горох, а кто морковь. Мег по-настоящему повезло.

При этой мысли Касси остро почувствовала свое одиночество. На глаза у нее навернулись слезы, и она, поспешно схватив свой бокал вина, сделала несколько судорожных глотков, попытавшись сконцентрироваться на бархатном послевкусии отличного, насыщенного бордо, побежавшего по горлу.

– Расскажи нам о коллекции, с которой ты работала. Ты говорила, она замечательная, – попросила Мег.

Неужели она поняла, что Касси вот-вот расплачется, оказавшись в неловком положении, и попыталась вытянуть ее из внезапно накатившей тоски? Мгновение, пока не справилась с готовыми пролиться из глаз слезами, Касси не решалась поднять голову.

– Предыдущий владелец, лорд Босвик, был министром финансов в правительстве лорда Палмерстона, – неуверенно начала она, затем вкратце рассказала о коллекции и ее нынешнем владельце, закончив описанием принадлежащего Биллу Спенсеру дома площадью в тридцать тысяч квадратных футов, который занимала его семья.

Мать после этого пустилась в подробные описания многочисленных, виденных ею во Флориде особняков по шесть – десять миллионов долларов, и за этим разговором ужин плавно подошел к черничному пирогу и ванильному мороженому, сгладившим, как надеялась Касси, никем не замеченный момент неловкости, когда она уже была готова расплакаться.

К счастью, благодаря Митци и Мег разговор за столом не умолкал ни на минуту, что в нынешнем весьма нестабильном расположении духа Касси стало настоящим подарком. Потому что этим вечером всякая непринужденная, живая болтовня типа «Ах, у нас с вами сегодня свидание, какие у вас любимые книги или фильмы?» ей была не по силам. Ей хотелось как можно скорее, при первой возможности, сбежать – не в обиду будь сказано симпатичному и такому галантному Дрю, который с невозмутимым видом воспринимал всю эту дурацкую ситуацию.

Но где-то между десертом и кофе до Касси вдруг дошло, как поразительно равнодушна она к этому красивому и приятному во всех отношениях Дрю – на его месте с таким же успехом мог бы сидеть истукан.

Ничто в ней не дрогнуло.

Она не почувствовала ни малейшего желания снова увидеть его.

И даже то, что у него в отцовском банке своя доля в десять миллионов долларов, ей было безразлично. Его внешность, обаяние и положение не вызывали в ней ровно никаких эмоций.

Впрочем, статус мужчины ее всегда мало заботил.

Зато к внешности и обаянию она никогда не была равнодушна.

«Вот только не надо об этом, – предостерег ее внутренний голос. – Не начинай».

Может, она выпила слишком много вина. Но может, причина ее нервозности в трех чашках кофе, выпитых на ночь. Или же что-то нарушилось в ее организме, разомкнулись какие-то связи из-за усилий, которые она прилагала, чтобы не думать о Бобби.