Найо Марш - Убийство по-римски

Барон выбрал пунш-бренди и, пока они его ждали, расписывал их посещение фонтанов на Вилле д'Эсте.

— Конечно, мы там были не впервые, но с каждым приездом растет восхищение. Моя жена сегодня сказала, что всегда в одном и том же месте ей мерещится алый кардинал, окруженный гостями. Они видятся ей сквозь брызги фонтанов.

— У нее ясновидение, — светским тоном сказал Аллейн. Увидев, что барон озадачен, он объяснил, что имел в виду.

— Ах, нет. Мы не верим в такие явления. Нет, это у нее просто очень живое воображение. Она очень восприимчива, но призраков она не видит, мистер Аллейн.

— Не хотели бы Вы взглянуть на ваши фотографии? Боюсь, вы будете разочарованы, — сказал Аллейн.

На кровати лежали все снимки, кроме сделанных Кеннетом.

Сразу же увидев Виолетту и Мейлера, барон воскликнул:

— Ах, нет! Это слишком ужасно! Прошу вас!

— Простите, — сказал Аллейн и отложил снимки в сторону. — Вот фотографии вашей жены. Первые, как видите, очень хороши. Все портится с нашим прибытием в Сан-Томмазо.

— Ничего не могу понять, — сказал барон. Он нагнулся над ними и перебрал их один за другим. — Аппарат жены исправен, такого раньше никогда не было. Прежде чем вынуть пленку, она ее аккуратно перемотала. Где негативы?

— Вот они.

Барон посмотрел их на свет.

— Простите, — сказал он. — Признаюсь, я озадачен. Извините, но человек, который проявлял пленку… Вы сказали, что он фотограф из полиции.

— Честно говоря, я ни на миг не допускаю небрежности с его стороны.

— Моя жена даже почувствует облегчение, — сказал барон. — Она не хотела никаких воспоминаний о посещении этого места.

— Понятно.

— Но мне жаль. Насколько я понимаю, вы хотели видеть снимок саркофага.

— Полиция не придает ему значения. Но в конце концов, у нас есть группа в митрейоне.

Он бросил на кровать снимок Кеннета.

Барон наклонился над ним.

В комнате было тихо. Оглушительный гул Рима едва доносился сквозь закрытые окна. Косяк ласточек промелькнул почти неуловимо для глаз.

— Да, — сказал барон. Он выпрямился и поглядел на Аллейна. — Здесь все ясно, — добавил он.

— Не правда ли?

Барон сел спиной к окнам. Он отпил немного холодного бренди-пунша.

— Это превосходная смесь, — сказал он. — Мне она нравится.

— Прекрасно. А не могли бы вы оказать мне услугу?

— Услугу? Ну разумеется, если это в моих силах.

— У меня есть копия письма. Оно написано на неизвестном мне языке. По-моему, на голландском. Вы не переведете его мне?

— С удовольствием.

Аллейн передал ему сложенный лист.

— Вы увидите, что оригинал был написан — вернее, напечатан — на бланке вашей фирмы «Адриаан и Велькер». Прочтите, пожалуйста.

После долгого молчания барон проговорил:

— Вы пригласили меня выпить. Вы показываете мне все это. Чего вы добиваетесь? Может, у вас в комнате спрятан микрофон и магнитофон, как в нелепом детективном фильме?

— Нет. Я не действую по заданию полиции. Моя работа здесь завершена. Несомненно, мне следовало бы передать это письмо в полицию, но они, несомненно, сами найдут оригинал, когда будут обыскивать квартиру Мейлера. Сомневаюсь, что письмо их сильно заинтересует, но, конечно, я не читал его и, может быть, ошибаюсь. Им хорошо известно, что он был шантажистом. Я видел в письме имя вашей жены. Несомненно, мое поведение достойно порицания, но я не думаю, барон, что у вас есть причина выплескивать ваш бренди-пунш мне в лицо. Я угощаю вас от чистого сердца.

Барон слегка пошевелился. Свет из окна упал на его лицо, и на нем сквозь маску на миг проступили белый Аполлон, сверкающий Меркурий, слабо улыбающийся жених с Виллы Джулия.

— Мне приходится верить вам, — сказал он. — Что еще остается?

— Если хотите, можете уйти и предоставить мне повозиться, к примеру, с Кеннетом Дорном и его снимком.

— Что бы я ни делал, ясно, что я в ваших руках. У меня нет выбора, кажется.

Он встал и прошелся по комнате, в его поступи сохранялась упругость. Наконец он сказал:

— По-видимому, мало смысла скрывать от вас содержание этого письма, поскольку вы говорите — и у меня нет оснований не верить, — что оригинал его существует. Вы без труда можете получить перевод. Суть дела в том, что некто, назвавшийся Сайлас Дж. Себастиан, — вы видите это имя, — обратился в мою фирму с просьбой дать ему информацию о моей жене. Пишущий, очевидно, сообщил, что он сотрудник американского журнала и организует серию статей о потомках старинных дворянских родов в современном бизнесе. С точки зрения их жен. По-видимому, далее он написал, что у него личный интерес к моей жене, так как, по его предположениям, они дальние родственники. Очевидно, он интересовался девичьей фамилией моей жены. Это письмо — ответ на его вопросы.

— Я вас слушаю.

— В нем говорится… — Казалось, барон на миг отказался от своих намерений. Он закрыл глаза, а затем изучил текст, словно видел его в первый раз. Чопорным, чужим голосом он произнес: — Согласно моим указаниям, в письме сказано, что баронесса Ван дер Вегель — инвалид и не вступает в общение с посторонними.

— Когда вы впервые встретили Себастиана Мейлера?

— Восемнадцать месяцев назад. В Женеве.

— А несколько недель спустя он написал это письмо. Он не старался укрыться за оригинальным псевдонимом.

— Без сомнения, он был уверен в себе.

— В конце концов, — сказал Аллейн, — это письмо может представлять собой стандартный ответ на назойливые расспросы.

— Он так не считал. Он не прекратил дело, — ответил барон. — Он пустился в разыскания.

— Чего?

— К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос.

— Очень хорошо. Предположим, он нашел то, что искал. Это вы мне можете сказать? Когда вы его снова встретили в Риме, было у вас опасение?..

— Ни малейшего! Господи, ни малейшего! До того дня…

— Какого дня?

— За неделю… За неделю до Сан-Томмазо.

— Когда начался шантаж?

— Да.

— Вы были готовы платить?

— У меня не было выбора, мистер Аллейн. Я слетал в Женеву и привез сумму в мелких купюрах.

— В нашей экскурсии вы вели себя чрезвычайно мужественно, ваша супруга и вы, — сказал Аллейн. — Столько энтузиазма по поводу древностей! Такая joie de vivre[56]!

Барон Ван дер Вегель не отрываясь несколько мгновений глядел на Аллейна, а затем сказал:

— Насколько мне известно, у вас самого выдающаяся, замечательная жена. Нам чрезвычайно нравится то, что она делает. Она превосходный живописец.

Аллейн промолчал.