Татьяна Устинова - Селфи с судьбой

– Тихо, тихо!..

– Пусти меня!

– Тихо, сказал!

Она билась и вырывалась. Подошла Катерина и взяла её за руки.

– Тише, Зоя. Не шумите.

– Туда нельзя. Незачем. Слышишь? Там всего два человека, и они… стараются. Им рану нужно промыть, обезболивающее дать, перевязать, кровь он теряет. – Артобалевский потряс Зою за плечи. – Дай им работу сделать. А потом будешь причитать.

Зоя вся тряслась так сильно, что прыгали на носу очки.

– Он умрёт, да?

– Дура, – спокойно сказал Артобалевский. – Чего ты каркаешь?

– Ему нельзя умирать, – выговорила Зоя, – он самый лучший человек на свете.

– Значит, не умрёт, – заключил Артобалевский, твёрдо глядя ей в глаза. – Кать, дай ей глотнуть.

– Зачем же его? – спросила Зоя. – Его-то уж точно нельзя! Без него всё пропадёт.

– Значит, не пропадёт. Глотни, глотни. Ну, разом!..

В кармане у него зазвонил телефон. Он кивнул Катерине, она подошла и вместо него взяла Зою за плечи. Он негромко разговаривал и расхаживал вдоль крыльца. Свет фонаря взблёскивал на бритой голове.

– Летят, – буднично доложил он, сунув телефон в карман. – Ждём. Ну, где этот чудило, директор-то? Садиться куда будут?

Он вдруг обнял Катерину и прижал к себе. И она обняла его, и они так немного постояли, обнявшись.

Потом Артобалевский снова легонько потряс Зою за плечи.

– Всё уже делается, – сказал он с нажимом. – И ты раньше времени волну не гони. Ему сейчас помогать надо, а не мешать. Пойди, соберись. Вещички там, всякое такое. Ты же с ним полетишь?

Кажется, Зоя немного пришла в себя. Она первый раз посмотрела осмысленно и пожала Артобалевскому руку.

– А ты, девочка, говоришь – кино про попов, – непонятно сказал Пётр Агнии. – Вот тебе и кино.

– Зоя, мне нужно попасть в комнату Матвея у вас в магазине, – попросил Илья. – Откроете мне?

– Открыто там. Я как раз в мастерской шила, когда, – лицо у неё напряглось, заходили желваки, но она справилась с собой, – когда мне позвонили. Я и побежала. Всё там открыто.

– Кать, сходи принеси мне свитер, холодно. – Жена посмотрела на него. А он на неё. – Что такое?!

Тут он сообразил и, кажется, смутился. Это было странное и невероятное зрелище – смущённый Артобалевский.

– Я сбегаю, у нас есть! – встряла Агния пылко. – Я сейчас, три минуты.

И она бросилась бежать.

Илья подумал, что тоже помчался бы за свитером для Артобалевского. За водкой, сигаретами, за чем угодно.

…Вся надежда только на этого человека. И они готовы были ему служить – как угодно. Он единственный, кто сейчас мог помочь, и он помогал!.. Остальные в эту секунду просто ждали. Боролись двое – умирающий Матвей и спасающий его Артобалевский.

…Почему так получилось? Кто так решил?..

– Старый шкипер и коричневая обезьяна, – пробормотал Субботин. – Зоя, давайте мы с вами правда соберёмся. Времени не так много.

– Кать, иди тоже. Холодно и поздно уже совсем.

– Ты, Петь, последний разум потерял. Никуда я не пойду.

– Мы сейчас, – пообещал Илья Артобалевскому. – Скоро вернёмся.

На плотинке им навстречу попались Клавдия и Николай Иванович. Она летела, как быстроходная, хоть и тяжеловесная машина, Николай Иванович едва поспевал за ней.

– Чего там? – издалека закричала Клавдия. – Жив, нет?

– Жив, – быстро сказал Илья.

– Пётр Петрович с супругой там, у пострадавшего? – осведомился Николай Иванович, слегка задыхаясь.

В стиснутой со всех сторон шкафами крохотной прихожей Илья подождал Зою. Она собиралась минуты три.

– Я готова.

Он ничего не стал ни спрашивать, ни уточнять. Готова, и отлично.

Если с Матвеем всё будет хорошо, остальное не важно. А если он не справится, ей ничего не понадобится.

– Зоя, проводите меня в магазин. Я посмотрю кое-что, и вы запрёте дверь.

– Я не могу, – испугалась она. – Как же я пойду! А вдруг опоздаем! Его без меня увезут!

– Не увезут, – сказал Илья. – Его никуда не увезут без вас!..

Она упиралась и не шла, Илья Сергеевич несколько раз повторил ей, что вертолёт они уж точно услышат и в случае чего Артобалевский позвонит. В конце концов он её заставил. Она быстро пошла в сторону «Народного промысла», поминутно оглядываясь на плотинку.

В Сокольничьем никто не спал, по всему селу горели огни. Машина подлетела к ярко освещённому эркеру, возле которого толпился народ, завизжала тормозами.

– Лучше б ты меня наказал, – бормотала Зоя себе под нос. Вытертый цветной рюкзачок прыгал у неё на спине. – Его не за что! Разве можно его наказывать? Он же добрый, самый добрый, нет таких больше. Всех жалеет. Себя никогда не жалел, а всех жалеет. За что ты его? Да ещё по голове? У него такая голова светлая, и чего там только нет. А чего ещё будет! Зачем ты так с ним? Убил бы меня, да и всё. От меня толку никакого, пустоцвет, лгунья. А он?..

Илья сбоку посмотрел на неё и всё же спросил:

– Вы к кому обращаетесь?

Она замолчала.

Задняя дверь в магазинчик была распахнута настежь, свет падал на охапки листьев и неподвижные стволы деревьев. Возле двери лежала чёрная собачонка. Завидев их, она вскочила и зарычала, а потом залаяла, припадая на короткие лапы.

Илья сразу поднялся на второй этаж. Здесь тоже горел свет и было холодно. Он огляделся и перевёл дыхание.

В центре большой квадратной комнаты стоял стол, заваленный чем попало – бумагами, лоскутами, катушками ниток, лентами, обрывками кружев, карандашами и книжками. Глухо зашторенные окна выходили на две стороны. Возле одного из окон притулилась ножная швейная машинка с прикрученной лампой. С машинки свисала какая-то работа, которую, должно быть, и делала Зоя, когда ей позвонили. На древнем диване с ковровой спинкой лежали подушка и лоскутное одеяло, огромный ком, в углу сидел ещё более древний медведь неопределённого цвета. От старости все швы на медведе расползлись, изнутри точилась жёлтая труха.

Илья Сергеевич потрогал медведя.

Против воли он всё время прислушивался, надеясь расслышать вертолёт, и от этого плохо соображал.

…Лети, говорил он вертолёту, ну где же ты? Если ты прилетишь, мы сможем надеяться. Лети давай!..

…Тёмные ночные леса до самого горизонта, и за горизонтом тоже леса. Слабо освещённые нитки дорог. Широченная неприступная река, и её тоже нужно перелететь, преодолеть. Здесь почти ничего не изменилось с тысяча семьсот восемьдесят пятого года, и непонятно, постоянно время или дискретно, и можно ли оказаться внутри его!

…Лети, сказал Илья вертолёту. Мы тебя ждём. И здесь у нас время идёт в одну сторону и скоро может закончиться, иссякнуть.

Он вздохнул и спросил у Зои, которая с изумлением оглядывалась по сторонам, словно ничего не узнавала в этой комнате: