У врага за пазухой (СИ) - Мария Сергеевна Коваленко
Во-вторых, член, наконец, утыкается, куда хочет, и не терроризирует меня ноющей болью.
А в-третьих, что самое странное, вкусно.
Журналистка — настоящее открытие! Как хорошо настроенная гитара, она откликается на каждое прикосновение — вздрагивает, распахивает свои огромные глаза и, кажется, стонет.
О том, что стон на самом деле — попытка что-то сказать, понимаю лишь через секунду. К щеке с болезненным хлопком припечатывается женская рука, и иллюзия нормальной отзывчивой бабы накрывается медным тазом.
— Да как вы смеете?! — испепеляя взглядом, орет Кира.
— Будем считать, я пробую десерт.
Тру щеку. Кожа горит. Бодрит отменно.
— Знаете что, засуньте ваш десерт… — Кира косится в район моего паха.
— Здоровая мужская реакция, — пожимаю плечами.
За стойкость «бойца» оправдываться пока не приходилось.
— Реакция у вас! — Она фыркает. — Обалдели совсем?!
Что ответить, не знаю.
В целом вопрос правильный. Самсонова не давала мне никаких намеков, не совала в карман номер телефона и вообще делала все, чтобы захотелось только одного — отшлепать эту вредную бабу по заднице и отправить на хер.
Ни одной причины встать в стойку! Сплошь противопоказания. Но долбаным инстинктам до фени, что думает мой мозг.
Инстинктам по кайфу!
Не помню уже, когда кто-то так заводил. Совсем не помню, чтобы так яростно давали отпор. А о фирменных женских «по мордасам» я знал лишь понаслышке. Покойная жена изначально досталась с ангельским характером. Учительница, святая и лучшая женщина на свете. Те же, кто были после нее, предпочитали заранее кричать «Да!» и снимать трусы.
Акула, похоже, о слове «да» и не слышала.
— Только посмейте еще раз ко мне прикоснуться. Так ославлю, что позавидуете этому своему Китайцу, — оглядываясь по сторонам, угрожает Кира.
— Нет таких новостей, которые нельзя было бы опровергнуть. Не мне вам рассказывать. — Складываю руки на груди.
Даже интересно, что еще она придумает.
— Не поможет! — Самсонова бесстрашно тычет пальцем в пиджак. — Таких, как вы, я размазываю качественно. Опровержение и читать никто не захочет.
— Сделаете меня известным?
Строптивая баба заводит еще сильнее. Был бы рядом приличный отель — уже сношались бы. Как кролики! До потертостей и искр из одного места.
— Звездой! — привстав на носочки, глаза в глаза произносит Кира. — Вспыхнете сверхновой! — добавляет, задрав подбородок.
Никогда не считал серых мышек привлекательными, однако эта — чистый секс. Темпераментом бог не обделил.
— Договорились!
Пока моя амазонка не отодвинулась, притягиваю ее к груди и скольжу носом вдоль шеи. Понимаю, что веду себя, как похотливое животное. Потерпит.
— Тебе конец, — шумно выдыхает Кира.
Переход на «ты» проходит как по маслу.
— Не нравлюсь? — Вопрос-тест.
— Не твое дело!
— Значит, нравлюсь.
Ломоносов все же был прав: его акула патологически честная. Одна на миллион. А еще она хочет меня так же сильно, как я ее. Аж уши дымятся.
— Самовлюбленный павлин.
— Я тебя оттрахаю. Везде! Говорить и сидеть потом не сможешь.
— У тебя губа раскаталась. Смотри, за ширинку зацепится — порвешь.
Кира и не пытается оттолкнуть. Гордая даже в зафиксированном состоянии. Жанна Д’Арк питерского разлива, неразбавленная.
— Сдаваться будешь сразу по всем фронтам. Можешь готовить белые флаги.
— Только если ты потом на них сядешь! — Акула держится, но крылья носа вздрагивают, выдают.
— Хочешь экспериментов? — Я резко отпускаю ее и внимательно слежу за реакцией. — Будут!
Чутье не обманывает. Оказавшись на свободе, Кира будто резко мерзнет — обхватывает себя руками и жадно сглатывает.
Глава 8
Кира
Меня бомбит! Нет, не раздражает, не бесит — именно бомбит! В голове крутятся сплошные эпитеты: «Павлин, кобель, неандерталец!», а тело… с ним все плохо.
Телу до сиреневой звезды, что Вольский — последняя сволочь, нарцисс и бабник. Меня шкалит от желания снова дать этому гаду по фейсу и от непривычной слабости. Губы саднит, будто не целовалась целую вечность, а суетливые мурашки уже достали своим бегом туда-сюда.
Никогда не верила в глупые сказки о предающем теле и ватных ногах. Считала их бредом для романтичных девушек и одиноких женщин. Но рядом с Вольским бред начинает походить на правду.
— Спасибо за интервью, — заканчиваю я наш разговор про эксперименты и белые флаги. — Черновик статьи получите электронной почтой, — возвращаюсь к безопасному официальному тону.
— Конечно, получу.
Паршивец скалится. Нагло! Во все тридцать два, будто я сказала не о статье, а о чем-то другом.
— За машиной доберусь на такси. Не буду вас больше задерживать.
Пока Вольский насильно не усадил меня в свой бронетранспортер, включаю заднюю передачу и самым трусливым образом сбегаю из ресторана.
К счастью, у этого озабоченного самца слишком большие проблемы в штанах, чтобы гоняться за мной по залу. Никто не преследует до самой парковки. Только садясь в машину, ощущаю лопатками пристальный взгляд откуда-то сзади.
* * *
После такой эмоциональной встряски до самого вечера я пашу как проклятая Золушка. Разгребаю очередной завал в редакции, набрасываю черновик статьи и даже успеваю поругаться с Ломоносовым.
Главред почему-то вбил себе в голову, что он лучше всех знает, как вести расследование о делишках Китайца и у кого брать интервью. В целом это не первая подобная стычка — его страх за меня частенько мешает нам обоим работать. Однако сейчас не хочется никакого контроля и тем более плана.
— Три интервью! — тряся кучерявой головой, вещает Вася. — Больше от тебя ничего не требуется.
— Это даже делом назвать нельзя! Любой практикант справится!
— Вольский, бывший бухгалтер Бурового и его уборщик! — загибает он пальцы. — Все они согласны с тобой пообщаться. Все проверенные люди.
— Интервью с уборщиком. Смеешься? — Я закатываю глаза. — Да кому оно будет интересно?
— Уборщики и консьержи иногда знают больше, чем дети и жены. — Ломоносов поправляет очки.
— Знают они! Как бабки на лавках! Кто с кем спит и как часто бухает.
Не нравится мне упрямство шефа. Или он что-то скрывает, или это какой-то мужской ПМС.
— Кира, ты хоть раз можешь сделать только то, что от тебя требуется?!
— Могу! После того как ты расскажешь, зачем все это Вольскому! — тоже перехожу на повышенный тон.
— Да какая разница?!
— Скажи честно, мои уши похожи на сушилку для спагетти?
— Кира… — Вася сдувается.
— Тогда почему уже третий мужчина за день пытается развесить на них лапшу?! — Я хлопаю распечатанным черновиком статьи о стол шефа. — Что вы оба задумали?
— Мне кажется, ты переработала сегодня. — Ломоносов кивает в сторону двери. — Давай поезжай домой. Черновик я посмотрю, а ты отдыхай. Завтра юбилей портала. Не хватало, чтобы мой главный журналист оказался на банкете уставшим и хмурым.
— Будешь дурить мне голову, вообще не