Валерия Вербинина - Ее любили все

– Вы не станете меня задерживать? – несмело спросила Лиза у капитана.

– А толку? Мы все тут задержанные, – усмехнулся тот.

Ворча, гости вышли из комнаты, и вскоре в ней остались только капитан и Наталья Алексеевна.

– Послушайте, – начала домработница, с надеждой глядя на него, – я тут подумала… Если Маша… если она… Я ведь ее мать, значит, наследница первой очереди? Получается, все теперь будет мое?

– Я не в курсе юридических тонкостей, – уклонился от прямого ответа Олег, – но возможно.

Наталья Алексеевна хлюпнула носом. Судя по всему, в мозгу ее зрела неотвязная, упорная мысль.

– Сколько вы возьмете за то, чтобы меня охранять? – внезапно спросила она.

– В смысле?

– В смысле, – Наталья Алексеевна оглянулась, – я жить хочу, чтобы попользоваться денежками. Только и всего. А раз уж они дочку мою, то… Значит, следующей я буду. Так сколько вы возьмете?

– Обещаю, что буду приглядывать за вами, – сказал Кошкин после паузы. – Но сначала у меня один вопрос. Вы помните бюст, который стоял на полке в библиотеке? Небольшой, но довольно тяжелый. Сувенир из Греции. Александр Македонский.

Машинально он отметил, что у его собеседницы сразу же сделался виноватый вид.

– Ой, и вы о том же…

– Что значит – и я?

– Валентин Степанович тоже насчет него спрашивал, – понизив голос, проговорила домработница.

– Перед смертью, что ли?

– Да нет, давно уже… Он сразу заметил, что бюста на месте нет.

– И что же вы ответили?

– Да разбила я его, – с досадой ответила Наталья Алексеевна. – Пыль вытирала, то да се… А он упал. И в куски.

– Когда это было? – мрачно спросил капитан.

– А это что, важно? – удивилась домработница. – Да давно уже. С год назад, наверное. У Валентина Степановича, если помните, был инфаркт, он поправлялся, решил побыть на свежем воздухе… И меня послали навести в доме порядок. Ну, я наводила, и того… хлопнула. Да он недорогой был, Валентин Степанович тогда и не заметил. Я книжки переставила маленько, и другие сувениры тоже… – зачем-то стала оправдываться она.

Кошкин потер лоб.

– В день, когда погибла Евгения, вы или Валентин Степанович были в каравелле? – резко спросил он.

– Нет, – удивленно ответила Наталья Алексеевна. – Он был в Москве, собирался сюда подъехать как-нибудь, но ему еще нехорошо было, он поездку все откладывал. А я была в квартире на Тверской.

Ну да, стала бы Евгения ехать в каравеллу, если бы знала, что там муж или домработница. Логично. Вполне логично.

Только почему у него ощущение человека, только что пережившего крушение всех своих надежд? Словно они разбились вместе с тем самым бюстом Александра Македонского.

Ведь так хорошо все складывалось: Виктория нашла след, стоит отдать ей должное. И орудие убийства исчезло так вовремя. Но в любом случае Евгения была убита не в библиотеке, Кошкин был совершенно в этом убежден. А теперь получается, что и с орудием убийства они ошиблись.

Это, конечно, если домработница не лжет. Но она боится за свою жизнь, какой смысл ей врать сейчас?

– Вы, главное, не уходите далеко, – буркнул Кошкин. – Держитесь ко мне поближе, ясно? Это в ваших же интересах.

Наталья Алексеевна вытерла слезы и кивнула.

– Больше вы ничего не хотите мне сказать? – на всякий случай спросил он.

И она замешкалась. На долю секунды, но тем не менее Кошкин сразу же насторожился.

Однако она ответила, глядя ему в лицо:

– Нет, Олег Петрович. Ничего.

Глава 27

Неожиданная развязка

Виктория толкнула дверь, но изнутри раздалось недовольное бурчание.

– Занято! – ответил голос, принадлежащий неизвестно кому.

– В конце крыла есть еще один туалет, – просипел Кирилл сзади. И, хотя обстановка была самой неромантической, он таки изловчился и поцеловал свою спутницу в шею.

– Тогда я туда, – сказала Виктория с улыбкой.

– Я с тобой, – тотчас же объявил Кирилл.

– Кирилл! Это неприлично!

– Когда даже власти призывают мочить в сортире, никаким сортирам нельзя доверять, – нашелся неисправимый Кирилл. – Не говоря уже о том, что это феерически экзотичное место преступления. Ни в одном детективе…

– Кирилл, хватит. Я сейчас вернусь.

– Виктория, я не шучу! Виктория…

– Тут всего пара шагов. И не вздумай меня провожать!

И Виктория сбежала, пока Кирилл не раздумал и не успел за ней устремиться.

Однако, покинув самую важную комнату в любом доме, Виктория задумалась. И задумалась потому, что в голову ей пришла очень простая, но крайне неприятная мысль.

Мысль быстро разрослась, пустила корни и потащила за собой логическую цепочку. И была эта цепочка чрезвычайно неприглядна и отчасти, скажем так, неправдоподобна, но тем не менее нуждалась в дополнительной проверке.

На всякий случай писательница сказала себе: «Этого не может быть», затем – «Надо сказать капитану». Но тут некстати вспомнила, каким тоном разговаривал с ней Кошкин, когда она, можно сказать, на блюдечке преподнесла ему орудие преступления, и у нее пропала всякая охота откровенничать с Олегом Петровичем о чем бы то ни было.

Поэтому Виктория воровато оглянулась, убедилась, что за ней никто не подглядывает, и бросилась в холл. Через минуту, натянув шубку и сапоги, она уже пересекала двор в направлении гаража.

Миновав машину Кирилла и джип Макса, Виктория подошла к автомобилю, на котором приехали супруги Каверины, и несколько мгновений задумчиво глядела на спущенные колеса. Но, очевидно, не они были тем, что интересовало писательницу, потому что она отрыла на полке с инструментами подобие ломика и, вздохнув, принялась ковырять крышку багажника.

Очевидно, у тишайшей Виктории Александровны в роду водились не только византийские императоры и прочие самодержцы, но и граждане поосновательнее, потому что через пару минут крышка поддалась, и самозваная сыщица, с удовлетворением выдохнув, подняла ее.

И попятилась, потому что в нос ей сразу же ударил нехороший, навевающий самые скверные мысли запах. Бензин слегка заглушал его, но даже это амбре не могло его перешибить. Принюхавшись, Виктория определила, что пахнет не только свернутый брезент, который там лежал, но и весь багажник.

Сдерживая подступающую к горлу тошноту, Виктория вытащила из кармана перчатку – дорогую перчатку из белой лайковой кожи. Перчатку, прямо скажем, было жаль, но подругу Евгению, ради которой Виктория все это затеяла, еще жальче. Пересилив себя, Виктория надела перчатку и принялась обшаривать брезент.

«Пока они там будут обедать, пока Лев наговорит всем колкости, а Илона Альбертовна поругается с остальными…»

Тут у нее потемнело в глазах, она покачнулась и невзначай едва не ухватилась голой левой рукой за багажник, чтобы не упасть. Но Виктория тотчас же поняла, что этого нельзя касаться ни в коем случае, иначе она до вечера будет отмывать руки мылом, и у нее так и не возникнет ощущения, что она их отмыла.