Наталия Орбенина - Адвокат чародейки

Трясущимися руками она развязала ленту и начала перебирать свои старые письма. Ее пылкие чувства не угасли, ее душа трепетала по-прежнему. Ничто не ушло, не стерлось, не погасло. Она все так же любила своего мужа, а он – она теперь в этом нисколько не сомневалась – любил только ее. «Милый, дорогой, единственный, прости, прости, что я в тебе сомневалась, поверила гнусным наветам!..»

Таисия смахнула с ресниц невольные слезы. Но это были чистые слезы, слезы облегчения. Она сложила письма, аккуратно перевязала их ленточкой и, прежде чем положить обратно в ящичек, машинально провела по его дну рукой. Выпорхнула и упала на пол бумага. Таисия развернула ее и прочитала…

Сия бумага свидетельствовала и утверждала факт заключения законного брака между потомственным дворянином Боровицким Анатолием Ефремовичем и девицей Киреевой Розалией Марковной.

Глава 42

Первым, кого увидел Сердюков на перроне по прибытии поезда, оказался его помощник Петушков. Молодой человек разве что не прыгал от восторга и нетерпеливого желания как можно скорее отрапортовать начальнику о неслыханной удаче, посетившей его в столь таинственном деле.

– Арестовали, арестовали голубушку! Сцапали! Никуда от нас не денешься! – ликовал юный сыщик, всем своим видом призывая начальство восторжествовать вместе с ним.

Сердюков сдержанно улыбнулся в ответ, а Желтовский и вовсе не был намерен разделять радость начинающего полицейского.

– И как же вам это удалось? – спросил Сердюков.

Петушков только и ждал этого вопроса, чтобы пуститься в подробнейшие описания своих действий. Он тщательно проинструктировал агентов и расставил их повсюду, где только подсказали ему фантазия и здравый смысл. Надежды, конечно, было мало, но вдруг! И надо же такому случиться, в Александровскую больницу вновь поступила подозрительная горбатая пациентка с эпилептическим припадком или чем-то вроде того. А там – нужный человек, и быстро – доклад!

– И, как только она пришла в себя, самую малость, я ее сразу и забрал оттуда, и – под замок! – с радостным смехом сообщил Петушков.

– Несчастную больную женщину, в тяжелом состоянии, стащили с больничной койки и затолкали в тюремную камеру, а теперь радуетесь? – зло заметил Желтовский.

– Помилуйте, – обиделся Петушков. – Вы уж нас, полицейских, сударь, и вовсе за людоедов почитаете! Нет, доложу я вам, не в тюремную камеру, а в тюремную больницу. А там за ней вполне пристойный и уход, и догляд.

– Да-с, тюремная больница – славное место для излечения сложнейших недугов! – саркастически заметил адвокат.

Петушков надулся и замолчал.

– Полно, господа, ссориться. Поедемте поскорее да посмотрим, что за жар-птицу изловил наш доблестный Петушков, – примирительным тоном предложил Сердюков.

Кликнули извозчика и поехали, храня молчание. Каждый думал и молчал о своем. Петушков обиделся, Сердюков сомневался и насторожился – слишком уж подозрительно легким казался ему такой поворот дела. Сергей же просто весь похолодел с головы до ног. Таинственная раздвоенность Лии-Розалии доконала его, довела до полного изнеможения. Он уже не понимал, что чувствует. Любовь перемешалась в его душе с раздражением и досадой, гнев – с жалостью. Рассудочные мысли разбивались о фантастические предположения. Эпилептические припадки – или переселение душ? Сумасшедшая – или ведьма? Его возлюбленная – или ловкая мошенница? А может быть, все это вместе?..

– Господин следователь, – прервал Желтовский общее молчание, – Константин Митрофанович! Вы уже один раз проявили деликатность и благородство души, и я прошу вас вновь о подобной услуге. Дозвольте мне первому войти и поговорить с… – он запнулся, – с арестанткой, прежде чем вы приступите к допросам. Прошу вас, для меня это вопрос чрезвычайной важности. Дозвольте, умоляю! – и он прикоснулся к рукаву сюртука полицейского.

– Я полагаюсь на вашу порядочность, Сергей Вацлавович, и полагаю, что вы не используете это свидание во вред следствию!

– Клянусь вам! И благодарю вас! Вы снова спасаете меня, на этот раз – от безумия.

Хмурый санитар отпер дверь тюремного лазарета и медленно пошел прочь по коридору. Сергей долго смотрел ему вслед, ожидая, пока не затихнут его шаги. Глубоко вздохнул, перекрестился, на секунду зажмурился и приоткрыл дверь.

Его встретил едва уловимый запах можжевельника. Сердце отчаянно затрепыхалось в груди, мир снова перевернулся и расцвел всеми красками.

Эпилог

«Петербургский листок» зимою 189… года сообщал о прелюбопытнейшем процессе в Окружном суде. Слушалось дело о таинственных обстоятельствах смерти чиновника Боровицкого, умершего в грязелечебнице в Крыму. Обвиняемую в убийстве горбунью Лию Гирей, как сообщала газета, защищал адвокат Маклаков. Однако сведущие люди точно знали, что весь процесс готовил сам Желтовский, но – по некоторым причинам – в последний момент он уступил ведение дела своему помощнику, впрочем, подающему изрядные надежды. Видимо, причины те носили глубоко этический характер, так как, по сведениям газеты, покойный приходился дальним родственником известному адвокату. Защитник Маклаков убеждал присяжных, что подсудимая – безнадежно больная женщина. Ее рассудок затемнен страданиями, вызванными ее уродством – горбом, и эпилептическими припадками. Она живет в иллюзорном мире, полном фантазий, иногда бредовых и даже опасных. Видимо, в подобном состоянии она и совершила свое злодеяние. Доводы адвоката находили подтверждение в речах самой подсудимой. То она принималась рассуждать о возможности свободного перемещения некоторых душ, а также о процессах попеременного пребывания одной означенной души в совершенно разных телах. «Что ж, – как иронично замечала газета, – оставим сии рассуждения для тех наших читателей, которые хорошо знакомы с восточными философиями, индийскими верованиями и прочими премудростями, к российской действительности плохо применимыми. Скорее уж, следом за присяжными и судом, прислушаемся к доводам специалиста по психиатрии». Далее подсудимая утверждала, что ее имя – Киреева Розалия Марковна: она служила в доме Боровицких гувернанткой. Также она заявляла, что являлась тайной женой покойного, что и вовсе уж представляется делом смехотворным и, более того, просто абсурдным. Призванная в свидетели по делу Зинаида Боровицкая, сестра покойного, которую якобы в юности воспитывала обвиняемая, ее напрочь не признала. Присяжные вынесли приговор: «виновна, но подлежит снисхождению», после чего злополучную горбунью отправили в больницу Николая Угодника – дом для умалишенных. Далее газета продолжала: