Наталия Орбенина - Адвокат чародейки

Была ли странная горбунья именно бывшей гувернанткой? Бог ее знает, теперь не разберешь. Да и какое это имеет значение, если драгоценного супруга уже не вернуть? Если она убийца – а это именно она, сомнений нет, – то Господь ее уже покарал, наделив горбом, и еще больше покарает! А то обстоятельство, что она влюбилась в Анатоля – так это и немудрено. Такой был красавец, прелесть!

Таисия зажмурилась и вздохнула с легкой улыбкой. В последнее время она вольно и невольно старалась вспоминать только хорошие, приятные стороны своей жизни с мужем. Она беспрестанно звала Зину, и они вместе предавались воспоминаниям. Зина чутко уловила, что от нее требуется, и выуживала из своей памяти только то, что было бы приятно услышать невестке. Забвению предались злые насмешки брата, его грубость, лень и его ужасный страх перед отцом. Обе женщины погружались в мир иллюзий, которые залечивали их душевные раны.

Зина, поселившись с Таисией и ее детьми, первое время почти не выходила из детских комнат, хлопоча и заботясь о племянниках. Тем самым она заставляла себя отвлечься от горя и бесконечных дум о семейных потерях. Обе молодые женщины постоянно повсюду бывали вместе. Хоть они и носили траур, но иногда наносили позволительные этикетом визиты и принимали знакомых. Окружающие только дивились, как крепко общее горе соединило обеих, они совершенно сроднились, словно родные сестры!

Зина и Таисия и впрямь уподобились сестрам. Поначалу Таисия говорила о Зине – сестра моего мужа. А потом просто – сестра. Однажды, когда пришла осенняя петербургская слякоть и морок окутал город, Таисия, разливая чай в столовой, спросила Зину:

– А что, Зинуля, ваша финская дача продана или заложена? Я толком не помню, Полина Карповна говорила мне, но давно это было.

– Заложена-перезаложена. Мы ведь, когда с папашей беда приключилась, как ты знаешь, уже не могли туда ездить. Но вроде там никто не жил все это время.

– Думается мне, что в Крым мы с тобой и детьми более не поедем. За границу – дети еще малы, хлопот не оберешься. Стало быть, надо обратно дачу откупить. Попрошу папеньку, он для меня ничего не пожалеет.

Сказано – сделано. В скором времени после этого разговора старый Гнедин явился навестить овдовевшую дочь и осиротевших внуков. Теперь он, единственный мужчина-родственник, опекал несчастное семейство. Смерть зятя потрясла его. Нет, нельзя сказать, что действительный статский советник Гнедин души не чаял в покойном зяте. Он тащил его наверх, с места на место, с должности на должность ради дочери, ради ее детей, которых становилось все больше и больше. И вот, поди же ты, – помер! Как некстати! И что теперь прикажете делать? Дети так малы, дочь в самом соку, да кто же теперь ее возьмет, с пятью-то детьми!

Старик ласково погладил дочь по круглой щечке:

– Ну, как ты нынче? Глядишь веселей.

– Получше, папенька! Душе полегче стало. Дети радуют, Зина помогает.

– Рад, рад. Вот и я к тебе с приятным известием. Поспешил сделать тебе и детушкам радость, выкупил дачу Боровицких. Так что принимай хозяйство.

– Ах, папенька! – Таисия бросилась отцу на шею. – Как я вам благодарна! Дорого обошлось?

– Полно! Ни к чему тебе об этом знать. Получай, в память о муже.

По прошествии недолгого времени, когда погода чуть улучшилась, стало сухо и солнечно, Таисия решила навестить старый дом, нанять прислугу, чтобы к лету все было приготовлено заранее и она могла бы туда заселиться с детьми без помех. Она позвала с собой и Зину, полагая, что той будет приятно вновь оказаться в доме, где прошло ее детство. Детей оставили под присмотром бабушки и дедушки Гнединых и отправились в путь.

Старый дом встретил их хмурым нежилым видом, охами и стонами половиц и лестниц, словно упрекал за то, что так надолго его забыли. Нанятая для присмотра женщина-финка успела только протопить несколько комнат да смахнуть с мебели пыль перед приездом новых – то есть старых – владельцев. Пока Таисия с хозяйским видом все осматривала и прикидывала, как надо устроить и переустроить дачу к лету, Зина с трепетом в душе обошла до боли знакомые места. Вся мебель стояла так же, как и раньше, ничто было не тронуто. Ее девичья комната! Боже ты мой, вещи, которые когда-то были ей так дороги, теперь лежали, забытые. Куклы, книжки, ленты, засохшие цветы, всякая всячина, девичьи сокровища, сущая дребедень. Но как больно!.. Комната брата, спальня родителей… Почему-то особенно сильно ее поразили узнаваемые, когда-то позабытые запахи, оставшиеся тут навеки: табака, духов, одежды и чего-то еще, невыразимого. Зина подавила тяжелый комок, подступивший к горлу. Комната гувернантки. Зина вздрогнула и поспешила вниз. Гостиная, где они собирались летними вечерами, столовая, где они обедали и пили чай, а маменька сидела вот тут, в плетеном кресле, и дымился начищенный самовар… Папаша курил, пепел падал на скатерть, мать его бранила… Зина заплакала.

Таисия деликатно обождала, пока Зина насытится впечатлениями и перейдет в столовую. Она не хотела мешать золовке предаваться воспоминаниям. Но ей не терпелось оказаться в комнате Анатоля. Она жаждала утвердиться в истинности своих догадок. Прикрыв за собой дверь, Таисия огляделась и решительно направилась к небольшому изящному бюро. Без труда открыла ящики и принялась перебирать бумаги. Вскоре ей попалась стопочка писем, перевязанная розовой ленточкой. Она узнала эту ленточку. Она потеряла ее на этой даче, когда Гнедины приезжали сюда в то памятное лето и Анатоль сделал ей предложение, и они стали женихом и невестой. И это ее, Таисии, письма! Он сохранил и письма, и ленточку! И как после этого можно думать о том, что он ее не любил, что он помышлял о другой женщине!

Трясущимися руками она развязала ленту и начала перебирать свои старые письма. Ее пылкие чувства не угасли, ее душа трепетала по-прежнему. Ничто не ушло, не стерлось, не погасло. Она все так же любила своего мужа, а он – она теперь в этом нисколько не сомневалась – любил только ее. «Милый, дорогой, единственный, прости, прости, что я в тебе сомневалась, поверила гнусным наветам!..»

Таисия смахнула с ресниц невольные слезы. Но это были чистые слезы, слезы облегчения. Она сложила письма, аккуратно перевязала их ленточкой и, прежде чем положить обратно в ящичек, машинально провела по его дну рукой. Выпорхнула и упала на пол бумага. Таисия развернула ее и прочитала…

Сия бумага свидетельствовала и утверждала факт заключения законного брака между потомственным дворянином Боровицким Анатолием Ефремовичем и девицей Киреевой Розалией Марковной.

Глава 42

Первым, кого увидел Сердюков на перроне по прибытии поезда, оказался его помощник Петушков. Молодой человек разве что не прыгал от восторга и нетерпеливого желания как можно скорее отрапортовать начальнику о неслыханной удаче, посетившей его в столь таинственном деле.