Татьяна Устинова - Близкие люди

— Пойду найду Черного, — больше себе, чем Тамаре, сказал Степан. — Тамар, ты посмотри, чтобы для ребят все быстро накрыли, и пошли кого-нибудь к воротам, чтобы позвали их третьего коллегу.

— Хорошо, Павел Андреевич, я все сделаю.

Степан тяжелой рысью сбежал с шаткого крылечка, оглядел свое хозяйство — ему показалось, что митингующих у сетки явно прибавилось, однако массовика-затейника Леонида Гаврилина он среди них не заметил. Один «КамАЗ» с цементом разгружался, второй ждал своей очереди. Кран не правдоподобно медленно, так, что хотелось его поторопить, тащил бетонный блок, земля под ногами чуть вздрагивала от ударов — на той стороне котлована забивали очередные сваи. Скорее всего там должен быть Петрович. А Черный где может быть?

Чернов оказался возле жилых вагончиков. Нагнувшись к металлической загогулине, торчащей из земли, он жадно и торопливо пил, желтая каска была кое-как пристроена на железяке, заменявшей кран.

— Сушняк? — спросил Степан с сочувствием.

Чернов поднял голову, взглянул на него и вновь нагнулся к струйке. Лицо у него было красное, сердитое и небритое.

Напившись, он сунул под мышку каску, закрутил железяку рукавом вытер лицо.

— Ты видел, что у нас творится?

— Видел. Когда это началось?

— Первые стали подтягиваться сразу после семи, как только грузовики пошли. — У Степана народ начинал работать очень рано. И в партнерах он держал только таких, которые могли обеспечивать работу с самого раннего утра. Лишь очень раннюю, до света, работу он считал продуктивной. — Этот их предводитель гребаный только один раз показался и потом пропал куда-то, а менты только что приехали.

— Менты вместе со мной приехали, — сказал Степан, задумчиво рассматривая Чернова, — а почему ты здесь ночевал?

— А потому, что домой меня не тянет, а на дачу больно далеко, — выпалил Чернов злобно, — а что? Ты запретить хочешь?

Степан промолчал.

За ночь, вернее, за тот ее остаток, что он провел в собственной кровати, никакое красивое и благородное решение так и не придумалось. Он по-прежнему не знал, что будет делать дальше, не знал и боялся об этом думать. Так боялся, что у него начинало стучать в голове, как только он вспоминал о том, что должен принять какое-то там решение. Как будто хоть что-то в этом деле могло зависеть от его решений!

Будь проклят тот день, когда разнорабочий Муркин свалился в этот самый котлован, что сейчас гудит у них за спиной!

Гудит, стучит, ревет моторами, кричит на разные голоса — живет, работает…

Впрочем, если честно, Степану было совершенно наплевать на разнорабочего Муркина. Даже себе он не мог соврать, что жалеет его.

Будь проклят тот день, когда они нашли ту самую тетрадь!..

— Ты в администрацию не звонил еще? — вмешался в его мысли голос Чернова.

— Не звонил. Я только приехал. А Белов где?

Чернов сплюнул себе под ноги.

— В …де! Откуда я знаю где? Если он тебе нужен, ты его и контролируй! В Москве, наверное, потому что здесь его совершенно точно нет! И не было!

— Чего ты орешь, как потерпевший, Черный?!

— Я не ору! Мне до смерти надоело все это дело! Я хочу работать как раньше! Утром приходить, вечером уходить и не думать поминутно, кто из нас кого в следующий момент ухлопает!..

— Кто-то из нас? — переспросил Степан. Шум стройки вдруг как-то отдалился, словно освобождая место в голове для того, чтобы он наконец принял ненавистное решение или уложил бы на это освободившееся место еще что-то, столь же пакостное и не правдоподобное, как вчера.

Он ничего не хочет узнавать. Ему уже вполне достаточно. Он тоже, как и Чернов, хочет только одного — чтобы все это прекратилось. Сию же минуту. Прямо сейчас. Чтобы все остановилось на этой точке. И тогда — может быть — он перешагнет это и станет жить дальше. Если сумеет.

— Я же не идиот, Паш, — проговорил Чернов устало и зачем-то нахлобучил каску. — Я же вижу, как ты мечешься, а раз ты не говоришь, значит, это как-то связано… с нами. Значит, ты перестал нам доверять. Значит, ты знаешь что-то, чего не знаю я, и тебя это мучает.

От такого неожиданного всплеска проницательности Степан даже приостановился. Ничего подобного он не ожидал.

Вот так дружишь с человеком двадцать лет, а потом вдруг окажется, что дружил с каким-то вовсе другим человеком, и даже представить себе не можешь, откуда взялся этот, и как с ним следует обращаться, особенно учитывая, что он знает о тебе все — ведь ты-то остался прежним…

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Черный, — произнес он осторожно, — меня тоже достала канитель, и все. Скрывать мне нечего.

Чернов посмотрел на него и усмехнулся.

— И все-таки прежде чем звонить в милицию, поговори со мной, — попросил он непонятно, — может, мы чего и придумаем.

— Может, и придумаем, — согласился Степан. Звонить в милицию он пока не собирался, хотя понимал, что рано или поздно это придется сделать. Вот радости-то будет капитану Никоненко Игорю Владимировичу… — Пойду посмотрю, что там творится, — продолжил он, морщась, словно санки с асфальта стаскивая себя с этих мыслей и насильственно заполняя голову другими, которые не вопили так оглушительно: ты слишком тянешь, ты не знаешь, что тебе делать дальше, ты ни в чем не уверен, ты просто жалок и смешон!

— Пойди, — согласился Чернов. Тон у него был ироничный. — Я минут через двадцать тоже в контору подгребу, чтоб ты без меня не скучал.

И тон, и вся фраза были странными и до нелепости не подходили Вадиму Чернову. По крайней мере тому Чернову, которого Степан знал все эти годы. Кивнув, Степан зашагал к воротам, по широкой дуге обходя котлован и по привычке вылавливая из нормального рабочего гула посторонние звуки, которых, несмотря на сегодняшние осложнения, было не много.

Однако оказалось, что радовался он рано. Как только он, обогнув котлован, оказался с другой стороны стройплощадки, у ворот кто-то трубно закричал в мегафон, толпа подалась ближе к сетке, и Степан перешел на грузную рысь, опасаясь, что ситуация может вот-вот выйти из-под контроля. Его собственные немногочисленные охранники, сторожившие въезд, подобрались, и по их спинам было видно, что они вполне готовы исполнить свой долг до конца.

Степан только никак не мог решить, от того ли это, что толпа шумела угрожающе, или от того, что сзади к ним приближался начальник.

— …твою мать, — от души выматерился Степан, разглядев человека с мегафоном, — вот и наш поп Гапон, а мы-то не знали, где он и на кого он нас покинул…

— Ты о чем, Андреич? — осторожно поинтересовались рядом. От неожиданности Степан оступился, зачерпнул ботинком песку и остановился.