Анна Малышева - Нежное дыхание смерти

В следующий миг Даша почувствовала, как сильные руки просунулись под ее колени и рывком оторвали от пола. Она заставила себя расслабить тело, чтобы Лариса не заподозрила ее в притворстве. Но та, видимо, была далека от подобных подозрений. Она сделала несколько тяжелых шагов со своей ношей и мягко отпустила ее на диван.

Даша почувствовала, как пуговицы ее кофточки разлетаются под пальцами Ларисы, и вспомнила, что на ней нет белья. Даша не любила ничего, стесняющего грудную клетку, и из нижнего белья признавала только трусики. Обо всем этом она успела подумать, слушая установившуюся в комнате тишину. Ей удавалось различить только дыхание Ларисы – тяжелое, прерывистое.

«Надорвалась меня таскать, – решила Даша. – Что она будет делать? Поливать водой? Бить по щекам? Или, не дай Бог, позовет доктора?»

Но ни первому, ни второму, ни третьему ее предположению не суждено было осуществиться. Дыхание Ларисы стало еще тяжелее,– и Даша внезапно ощутила на своей груди прикосновение ее губ. Губы эти несколько раз сжались и расслабились, ухватывая напрягшийся сосок левой груди. Даша лежала ни жива ни мертва и была готова к тому, чтобы погрузиться в настоящий обморок.

«Господи… – только и могла она повторять про себя. – Что же это такое? Кажется мне или…»

– Дашенька… – Еле слышный голос Ларисы раздавался у самого ее лица, а рука председателя плотно легла на ее грудь. – Девочка…

«Она слышит, как бьется мое сердце! – в отчаянии думала Даша. – И она прекрасно должна понять, что я не в обмороке. Господи! Боже мой!» И она заставила себя открыть глаза.

Сделала она это так быстро, что Лариса чуть не отшатнулась. Впрочем, она мгновенно совладала с собой. И заговорила с Дашей чуть небрежным тоном, так и не отнимая руки от ее груди:

– Что с тобой случилось? Тебе стало плохо?

– Да… – хрипло ответила девушка, облизывая пересохшие губы. – Что-то сердце…

– Сердце? Больное сердце?

Лариса говорила ласково и встревоженно, как могла бы говорить мать или старшая сестра, но Даше хотелось ударить ее по лицу за этот ласковый тон и обеспокоенные глаза, так близко глядящие на нее. Она сдержала свою бессильную ярость и даже смогла улыбнуться. «Главное – не лезть на рожон!»

– Нет, сердце здоровое… Просто душно стало…

– Душно? Понимаю. – Лариса продолжала легонько сжимать ее грудь, и это беспокоило Дашу сильнее всего.

«За дурочку она меня считает, что ли? – изумлялась девушка. – Неужели думает, что я не поняла ее подходов? А ты дура и есть! – обругала она себя. – Надо было понять… Что-то было в ней… Что-то было…»

Но в следующий момент ей уже казалось, что ничего в Ларисе нет и не было. Та убрала руку, встала с дивана и подошла к расколотой статуе, лежавшей на полу. Ее лицо, слабо освещенное светом, падающим из кабинета, приобрело странное выражение – ледяное и бешеное одновременно. Медсестре уже не верилось, что эта женщина могла трогать ее с такой нежностью и называть Дашенькой. Теперь она стала совсем другой.

Даша лихорадочно застегнула кофточку и молча дожидалась решения своей судьбы.

Наконец Лариса подняла на нее взгляд. Смотрела она очень нехорошо, и Даша опустила веки. Только теперь она поняла, что боится эту женщину.

– Твоя работа? – спросила та, как будто даже ласково.

– Я разбила… – с трудом произнесла Даша. – Я прошу прощения… Я вошла в комнату… Просто мне нечего было делать, а дверь вдруг поддалась, открылась… Я смотрела на статуи, а потом мне стало плохо… Может, я схватилась за нее, когда падала?

Лариса молча посмотрела на статую, потом опять на Дашу.

– И все-таки ты ее трогала?

– Не помню… Не знаю, – твердо ответила девушка.

Председатель с трудом подняла с пола один из осколков, и Даша кинулась было ей помочь.

– Не надо! – сухо остановила ее Лариса. Она теперь не обращала внимания на Дашу, как будто той уже не было в комнате. Держала в руках осколок и внимательно рассматривала его на свету. Даша тоже сумела разглядеть белый, как будто зернистый материал, из которого была изготовлена статуя, и в сердцевине ее – что-то темное, как будто скульптура оказалась гнилой изнутри.

Лариса положила обломок на ковер и наконец перевела взгляд на Дашу. И та с облегчением увидела, что в этом взгляде не было холода, не было угрозы.

– Ладно, – сказала Лариса. – Бог с ней, со статуей. Что упало, то пропало… – Она тихо рассмеялась и с выражением какого-то странного восторга произнесла: – Сволочи!

Я… Не хотела… – приободрившись, снова начала оправдываться Даша. – Честное слово! Я стояла и вовсе не думала за нее хвататься! Просто случайно так вышло… Как жаль… Такая красивая статуя…

– Тебе нравится? А по-моему, дерьмо!

– Как? – растерялась Даша. – Не знаю, может быть… Я в этом не разбираюсь…

– Я тоже… – хмуро ответила председатель. – Вот мне и подсовывают всякую гадость…

Девушка с облегчением поняла, что ей удалось оправдаться перед Ларисой. Она видела, что та сердится, но уже не на нее.

А Лариса, с отвращением взглянув на статую, кивнула на дверь:

– Пошли отсюда! Я запру!

Даша поспешила выйти из комнаты, где находились злосчастные итальянские статуи – ярко раскрашенные, пышные, невозмутимые. Хотя она и осуждала себя за необдуманный поступок, за глупый порыв, тем не менее чувствовала странное удовлетворение от того, что уничтожила хотя бы одну скульптуру.

«Я все эти подделки расколочу! – пообещала она себе. – Мерзость! То есть они красивые, но все равно – мерзость!»

Лариса, казавшаяся очень расстроенной, заперла дверь, всунув ключ в замочную скважину – узкую прорезь, которую тоже можно было принять за щель в деревянной панели, и стена снова приобрела свой первоначальный вид.

– Это тебе. – Она сунула Даше карточку, красиво запечатанную в блестящий прозрачный пластик. – Твой билет.

– Спасибо.

Девушка удивилась, что продолжения разговора о статуе не последовало. Ей казалось, что Лариса и дальше будет допытываться у нее, почему она вошла в комнату, почему заинтересовалась скульптурами. Но та, казалось, считала, что тема исчерпана.

– Не за что… Теперь осталось сделать тебе ключ. Тогда сможешь оставаться ночевать, когда захочешь.

– Ночевать?

Даша обреченно опустила голову. Теперь ей казалось, что все настойчивые уговоры Ларисы сводились в сущности к одному – к тому, что она испытала на диване в кабинете.

«Ночевать рядом с ней? В одном здании с этой маньячкой? Как я раньше не понимала, к чему она клонит?

Эти ее ласковые прикосновения, эти ее взгляды… У нее совершенно маниакальные глаза! В них невозможно смотреть без смущения…»