Марина Крамер - Жена самурая

Откуда только во мне взялось вдруг столько силы, не понимаю, но я буквально в два рывка подтащила тяжелое тело к шкафу и ухитрилась его запихать почти по плечи между стенкой и стоявшей рядом тяжелой дубовой тумбочкой. В шкафу нашелся еще моток веревки в придачу к тому, что уже валялся на полу.

Я поразилась собственной сноровке и откуда-то возникшим навыкам. Словно перед глазами вдруг встала картинка из старинного японского трактата о поведении самурая с пленными и крупно – виток за витком, узел за узлом – техника боевого связывания. Я, помнится, долго рассматривала этот рисунок, выполненный тушью, и все никак не могла понять, какое чувство владеет мною сильнее – ужас или восхищение. Даже не знаю, как и откуда именно сейчас память вынула картинку, как фокусник цветные платки из рукава, но я была уверена, что с точностью до миллиметра повторила все витки веревки. Работа требовала определенных усилий, да чего уж там – оказалась просто выматывающей, все-таки противник по весу превосходил меня вдвое, а то и больше, но я не успокоилась, пока не убедилась, что неподвижно лежащее грузное тело надежно скручено и веревки, которыми я привязала его ноги к металлическим рельсам, служившим подпоркой перекрытий, достаточно прочны, чтобы не лопнуть от малейшего резкого движения.

Закончив кропотливую работу, я наконец-то смогла оглядеться. Обычный с виду подвал, старая мебель, какие-то сундуки, стулья, хлам и скарб. Самое ужасное поджидало меня на тяжелой, явно новой по сравнению со всем остальным полке… Там, укрепленные на подставках и снабженные небольшими свитками с какими-то подписями, стояли пять человеческих голов – три мужских и две женских… Такого ужаса я не испытывала, наверное, никогда, даже во время первого занятия по анатомии на первом курсе академии. Но там нам никто и не демонстрировал головы с открытыми глазами и совершенно осмысленным выражением лиц. Особенно меня поразила стоявшая в ряду последней голова молодой девушки. Роскошные медные волосы, уложенные в тяжелый пучок, красивое тонкое лицо, пухлые губы, чуть приоткрытые как бы в удивлении, выразительные глаза… Господи, кем же должен быть человек, способный на такую жестокость?

Вытерев рукавом куртки лоб, я села на колченогий табурет и закурила сигарету, стараясь не смотреть больше на полку, которая, разумеется, как магнитом притягивала к себе мой взгляд. Стоп! Пять голов… А ведь Карепанов говорил только про четыре трупа! Про четыре – а голов на полке пять! Следовательно, одно убийство совершено уже после того, как Акелу арестовали! После того! Это ведь в корне все меняет! Мне стало даже немного легче, когда я поняла это. Теперь важно донести этот факт до следователя. Да и сейчас нужно поторапливаться и трясти этого типа.

Ольга по-прежнему не подавала признаков жизни, но была жива, и это меня слегка успокоило. Я залезла в шкаф и нашла там старое одеяло, которое и подсунула кое-как под неподвижное тело подруги – все-таки цементный пол не мягкий матрас, а на улице зима. Нервировали меня выставленные на полке отрубленные головы на подставках, вот уж поистине кошмар, даже мне, далеко не слабонервной и привыкшей к виду трупов, это оказалось как-то не по силам. Стараясь не смотреть, я быстро задернула занавеску, которую заботливый хозяин подвала смастерил из куска старой портьеры, и мне стало даже как-то легче. Черт бы побрал этого маньяка вместе с его извращенной фантазией…

Получалось, что Сашка был прав – вот он, имитатор, вот эти самые… как их… да, бундори. И меч… Сашкин пропавший меч с отбитым куском яшмы, тот самый меч, которым этот придурок убил этих несчастных и собирался убить Ольгу. Меня передернуло от ужаса, когда я представила, что могло произойти с моей приятельницей, если бы я не позвонила ее матери, если бы мне не хватило смекалки поискать ее местонахождение, ориентируясь на «маячок». Если бы я не успела, если бы поехала на машине, замешкалась в пробке, если бы не отдала Паршинцевой свой мобильный, в котором много лет стоит «хитрушка» для слежения – спасибо любимому мужу, – если бы не прихватила с собой пистолет и этот самый чертов веер-тэссен! Точно ведь говорят – все, чему мы учимся, непременно нам пригождается. Вот и мне пригодилось умение вовремя открыть эту железную штуку и так вывернуть запястье, чтобы нанести сперва удар, а потом и порез… И все это – заслуга Акелы, ведь это он научил меня.

Интересно, что мне делать со всем этим богатством теперь? Особенно вот с этим распятым на полу телом. Очень хочется совершить что-то противоправное, просто руки чешутся, но – нельзя. Нельзя! Мне надо сделать все, чтобы он оказался там, где ему место, хотя, безусловно, я предпочла бы иной метод наказания. Нет, Саша, остановись, не уподобляйся.

Кто бы знал, каких трудов стоило мне вот так сдерживать себя, находясь в одиночестве и в удобном для расправы месте. Чего проще – убей его, а потом вытяни отсюда Паршинцеву и подожги адский подвал, устрой парню чистилище – никто и не узнает. Но вот как раз последнее меня и удерживало – я должна сделать так, чтобы его арестовали. Но сперва он мне все расскажет. Я должна знать, за что и почему этот совершенно незнакомый мне человек решил распоряжаться судьбой моего мужа и моей заодно.

Меч я трогать не решилась – все-таки теперь на нем есть отпечатки настоящего убийцы. Жаль было только, что оперативники начнут хватать ценную для моего мужа вещь, рассматривать, крутить в руках. Но выхода нет. Я подобрала отброшенный в угол тэссен, внимательно осмотрела его, с удовольствием убедилась, что повреждений на нем нет, сложила и убрала во внутренний карман куртки. Пистолет засунула за пояс брюк, хотя терпеть не могла эти ковбойско-гангстерские штучки. Но сейчас так надежнее. Еще раз подойдя к Паршинцевой и убедившись, что та по-прежнему без сознания, хоть и дышит ровно, я стянула с полки большую пластиковую бутыль, которую облюбовала уже давно. Отвинтила крышку, и в нос ударил едкий запах керосина.

– Отлично, – пробормотала я, – как раз то, что нужно.

Я поставила бутыль аккурат между ног пленника и полюбовалась картиной. Жаль, что он этого не увидит. Но ничего – я расскажу в красках.

Человек начал слегка пошевеливаться, пробуя сперва размять скрученные за спиной руки, и я обрадовалась – наметился прогресс, сейчас поговорим.

– Ну, давай знакомиться, – проговорила я, встав над ним и скрестив на груди руки.

Видеть меня он не мог, лежал вниз лицом и не имел возможности повернуться, но я надеялась, что во время нашего непродолжительного общения за несколько минут до этого он все же успел хоть чуть-чуть меня рассмотреть.

– Ты… кто? – выдавил он. Звук получился глухой и гнусавый – все-таки нос я ему, видимо, ухитрилась сломать.