Следствие ведет блондинка (СИ) - Анна Трефц

— Хотите правду? — она склонила голову на бок, помолчала немного, а потом проговорила, — В Москве — ни одного. Вполне возможно, у него есть какие-то знакомые в его Германии. Но, согласитесь, странно, что он беседует с немцами на плохом русском.

— Странно, — кивнул Андрей, которого знакомые херра Шульца волновали меньше, чем проблема июньских набегов саранчи на поля штата Колорадо, — А что вы думаете по этому поводу?

— Хм… — Марго прожевала еще одну креветку, — Я хотела узнать, что вы по этому поводу думаете…

«Я думаю, что прямо здесь и сейчас готов содрать с тебя вот этот прозрачный шарфик, которой ты ошибочно принимаешь за платье!» — с некоторым ожесточением сказал себе Нарышкин. Однако пагубные мысли, которые любой психолог назвал бы неадекватными, патологически извращенными, а может быть даже асоциальными, никак не отразились на его лице. Он даже смог мило, совсем по-дружески улыбнуться.

— Я думаю, что ваш Густав, несмотря на свои странности, все-таки смог найти в Москве приятелей. С чем его и поздравим, — Нарышкин налил вино в бокал, поднял его, словно говорил тост за здравие херра Шульца, а затем снова выпил до дна в тщетной надежде, что алкоголь хоть немного ослабит его мучения.

— Таким деловым тоном, — Марго задумалась на мгновение, а потом решительно мотнула головой, — Таким тоном с приятелями не говорят. Разве что эти приятели задолжали ему крупную сумму денег. Или он им…

— Насколько я заметил, — Андрей промокнул салфеткой уголки губ, понимая, что ни черта вино не действует, и он по-прежнему остро желает накинуться на свою собеседницу с жаркими поцелуями, — Херр Шульц всегда говорит одним и тем же тоном — с едва сдерживаемой истерикой в голосе, — Он усмехнулся и мягко пояснил, — Хотя вполне возможно, это происходит от того, что человеку трудно говорить на чужом языке. Наверное, на своем родном немецком он использует иные интонации и говорит, как поет.

Марго задумчиво сунула в прекрасный алый ротик еще одну тигровую креветку.

Ее собеседник склонил голову и пронзил ее каким-то особенным, всепонимающим взглядом:

— А что вас, собственно, беспокоит? Вы его в чем-то подозреваете?

— Видите ли… — Марго сморщила носик, отчасти потому, что ей было непривычно говорить на столь странные темы с мужчиной, с которым они испытывали взаимную симпатию. Обычно при таких обстоятельствах и с собеседником даже вдвое меньшей привлекательности она изо всех сил ускользала от каких-либо серьезных обсуждений. Она болтала всякую чушь, даже не утруждая себя задумываться, что в этот момент слетает с ее языка, потому что «болтать чушь» она умела виртуозно. Она лилась из нее как музыка, которую приятно слушать, не особенно вникая в партитуру. Но теперь судьбы ее и этого французского Нарышкина переплелись столь странным образом, что сейчас ей вдруг захотелось обсудить с ним такое, что при иных обстоятельствах она даже не стала бы брать в голову, — Из Китая самолет летит довольно долго… А у стюардессы, как на зло, не было ни одного приличного журнала. Только какие-то политические газетки, от которых меня, извините, тошнит даже больше, чем от летного угощения. Заводить знакомства в самолетах я считаю неприличным, тем более что во всем первом классе летела только я и какой-то полупьяный гражданин китайской национальности. Так вот… поскольку заняться мне было абсолютно нечем, смотреть в окно самолета быстро надоедает, а спать сидя невозможно даже в кресле первого класса, мне пришлось смотреть кино.

Последнее признание она произнесла с таким удрученным видом, словно в самолетах Аэрофлота пассажирам дальних рейсов насильственно показывали жесткое порно. Она даже покраснела, — И фильм-то был какой-то дурацкий и старый. Назывался, кажется, «Возвращение президента»… — она нахмурилась, вздохнула и поправилась, — Нет, скорее всего, резидента. Да, «Возвращение резидента». А вы знаете, кто такой резидент?

— Ну… догадываюсь, — улыбнулся Нарышкин.

— Не знаю, до чего вы догадываетесь и верны ли ваши догадки, лично я только в конце фильма поняла, что резидент на нормальном языке — простой шпион, понимаете?

Она слегка склонилась над столом, и с этого момента Андрей вообще перестал что-либо понимать, поскольку в глубоком вырезе он увидал уходящую в преступную закрытость платья V-образную линию ее манящих грудей. В горле его пересохло, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки. Он тоже подался вперед, и она, хвала небесам, расценила это, как тягу к участию в разговоре. Нарышкин возблагодарил небеса, что им еще долго не предстоит подниматься из-за стола, иначе непременно вышел бы конфуз. А так, может быть, ему удастся справиться с тем упрямым чертом, который в порыве своего неистового желания готов разнести на хрен молнию на его брюках.

— Я, скорее всего, уже сегодня и не вспомнила бы об этом фильме, если бы не наши заводские убийства.

— Вы полагаете, это как-то связано с кино? — хрипло поинтересовался собеседник.

— Напрямую! — перейдя на заговорщицкий шепот, ответила Марго.

Нарышкин выпрямился и удивленно округлил глаза:

— Думаете, кто-то снимает на вашем заводе уж слишком откровенную картину?

Она усмехнулась, к великому сожалению Андрея, тоже выпрямила спину и, взяв бокал с вином, усмехнулась:

— Это, конечно, в духе времени, особенно если убить вечер и посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору, однако, мне кажется, тут дело в другом. Вы знаете, когда я увидела мертвого китайца я, почему-то сразу подумала об этом… — она сделала глоток и пощелкала пальцами, — о резиденте. Ну, что делать какому-то китайцу ночью на незнакомом мясокомбинате, если он не шпион, а?

— И что же, по-вашему, он там делал, если он шпион? — Нарышкин разлил остатки вина по бокалам, стараясь не смотреть на грудь собеседницы.

На его вопрос Марго дала вполне ожидаемый от нее ответ. Она пожала плечами и тихо произнесла:

— Шпионил, что же еще.

— Но если бы ваш завод являлся стратегическим объектом, я бы еще понял. Возможно, под видом колбасы и сосисок вы выпускаете сверхновое оружие массового уничтожения. Хотя, знаете ли… это мысль. Ведь русские продукты зачастую таковыми и являются.

Марго нахмурилась, и Нарышкин тут же осекся, поняв, что допустил непростительный промах.

— Мы говорим о заводе, акционером которого я являюсь. Наша продукция признана одной из лучших в Москве, — строго проговорила она.

— Простите, Бога ради, — неловко разулыбался Андрей, — Я просто неудачно пошутил.

Марго приняла извинения и, покровительственно усмехнувшись, продолжила:

— В то утро в кабинете Густава все перевернули вверх дном, и он страшно разорался по этому поводу. Кричал о промышленном шпионаже, будто кто-то украл его рецепты… Я думаю, он разразился такой истерикой не просто