Дочь Моргота (СИ) - "calling my name"

Злобно-разочарованный вздох бывшего помощника, заставивший испуганно вскрикнуть и замереть очнувшихся воинов, мог бы слегка поднять настроение. Если бы не проклятый меч и все сильнее сжимающая грудь тревога. Незнакомое прежде томительно-тоскливое чувство притупило все остальные, недоделанный повелитель Арды стал лишь досадной помехой, отнимающей неумолимо утекающее время. Не было ни злорадства, ни жажды мести, ни самой бледной тени страха. Хотелось просто поскорее покончить с ним.

Несущая самого властелина Мордора летающая тварь снизилась, разинув пасть и шумно хлопая крыльями, но лишь злобно зашипела, прижимая шею к земле. Коснуться создателя Тьмы было выше ее сил — врождённое инстинктивное почтение пересилило страх перед хозяином.

— Ладно… — утративший вместе с прекрасным обликом обманчивое сходство с человеком всадник соскочил на землю, лязгнув доспехами, — так даже лучше.

Чёрный меч, похожий на изменившийся в руках Мелькора назгульский, появился в наглухо закованной в железо руке словно из ниоткуда. Впервые оскверняемая тяжелыми шагами Черного Властелина гондорская земля содрогнулась и чуть просела. Саруман, зажимая рот рукой, попятился назад, к закрывшимся, словно это могло кого-то спасти, городским воротам.

— Может, не будем развлекать аданов? Я могу сохранить тебе жизнь, в благодарность, что не потерял время. До первого раза…

На согласие он не рассчитывал — познавший коварно выскользнувшее из рук всевластие уже никогда не забудет этого. Просто хотел выиграть пару мгновений, чтобы удобнее взять неприятно потяжелевший меч.

Проклятье!

Вместо ответа меч Майрона взметнулся черной молнией, чуть было не перерубив пополам моргульский клинок. Увернуться не получилось — острие прорезало добротную гондорскую кольчугу, как бумагу, и прошло по касательной, оцарапав бок. Почти безболезненно, но пропустить первый же удар было мучительно обидно, и глупые аданы опять заорали.

У тебя не так много сил, как ты думал, в этом ещё человеческом теле. Ты растрачивал их… слишком щедро.

— На тебя хватит!

Проклятый Майрон прав… но он зря это сказал. Необходимое — или нет — хладнокровие катастрофически испарилось от закипающей внутри жгучей ярости, готовой захлестнуть целиком, смывая последние барьеры. Удерживающие… он сам не может точно сказать, чего.

Невидимая под глухим забралом, но явно чувствующаяся ухмылка сползла с более не прекрасного лица бывшего ученика, забывшие вражду аданы и орки вскрикнули в унисон от смешанного с восхищением ужаса. Способное поспорить с жаром Ородруина пламя пожрало породившую ее тьму глаз, собираясь выплеснуться и заставить пылать, корчась в смертных муках, все и всех, пока в мире есть чему гореть. Быстро растущая вширь черная тень, еще недавно похожая на человеческую, поползла вверх, к невольно отшатнувшемуся Майрону и оркам, по-змеиному подрагивая.

Забытые возможности, ощущения и мысли разом пробудились, заполняя нечеловечески пьянящим удовольствием… могли бы заполнить. Если бы не стали пустыми и ненужными без обернувшегося жгучей болью томительно хрупкого счастья. Человеческие чувства и желания останутся жить в бывшем человеческим сердце уже навсегда. Она может не…

Папа, помоги мне!

Острая, как от удара достигшего цели черного меча, боль пронзила грудь, не давая дышать. Заполнившая уже почти всю Пеленнорскую равнину тьма остановилась, готовая бессильно рассеяться. Сорвавшиеся с холодеющих губ слова не были навеянным Майроном или жалкой эльфийской колдуньей мороком. Она действительно умирала… остатки жизненных сил покидали тело, разливаясь алыми струями по мрамору проклятого алтаря. Но не умрет, что бы ни случилось.

Эру вернет ее к жизни — в обмен на то, от чего не сможет отказаться. В его радующем взгляд и сердце получеловека мире. Совсем скоро, уже почти сейчас. Тень сгустилась, налившись грозовой чернотой, и покатилась дальше, за горизонт. Земля лихорадочно задрожала, уходя из-под ног разбегающихся орков. Осколки белого камня градом посыпались с ни на что негодной нуменорской твердыни, разбиваясь в пыль.

Застывший без движения подобно гондорской статуе уже почти не страшный властелин Мордора ожил, прожигая бессильно злобным взглядом бывших слуг. И по забытой не одну эпоху назад привычке преклонил колени, опустив меч на землю.

— Ты сам виноват, что не можешь без него, — с еле уловимой ноткой сожаления спокойно произнёс Мелькор, вновь положив кольцо на открытую ладонь.

Его фигура подернулась отделившейся от накрывшей равнину тени чёрной дымкой и вытянулась ввысь. Сияющее затмившим блеклое солнце светом кольцо на потемневшей ладони лихорадочно вспыхнуло, как в огне и задымилось, теряя форму.

Успокоившаяся было земля заколебалась вновь, сотрясаясь в судорогах невиданного здесь никогда прежде землетрясения. Орки и невезучие аданы падали в разверзающиеся трещины, сдавленно крича давно уже сорванными голосами. Пронизанная множеством расходящихся в разные стороны лучей фигура Саурона вмиг пропала, осыпавшись горсткой пепла.

Мелькор равнодушно отвернулся, стряхивая каплю горячего металла с вновь человеческой ладони.

— Иди сюда!

Притихший Саруман вырос словно из-под земли и почтительно поклонился, подойдя к приземлившейся летающей твари.

========== Часть 29 ==========

— Она не должна была умереть… — Гэндальф с трудом перевел дыхание, вытирая дрожащие пальцы об и без того испещренный бурыми пятнами плащ. — Зеркало не показывало такого.

Словно невозможное, сжимающее лоб плотным обручем боли видение могло исчезнуть, если не смотреть, маг отвернулся, скользя пустым взглядом по опасно растрескавшимся стенам. Мысль, что они могут обрушиться в любой момент, навеки погребя их под развалинами, тускло мелькнула в сознании, не вызвав ничего — ни испуга, ни сожаления, ни радости. Всевидящий Эру знает, он не желал этого… или малодушно обманывал себя?

— Да… — наконец произнесла пришедшая в себя эльфийка, поднимаясь. Оскверненный еще не успевшей потемнеть кровью подол платья лишил ее благодатного света, сделав похожей на необычно красивую смертную. — Так распорядилась судьба, или… — Галадриэль осеклась, не решившись произнести имя Илуватара. — Он… Моргот виноват в этом. Потому что способен лишь губить, и отнимать жизни. Ужас и отвращение… к нему помрачили ее разум. Или, наоборот, прояснили.

Галадриэль наклонилась, без малейшего усилия поднимая неподвижно застывшую на полу девушку. Кажущиеся мокрыми от пропитавшей их крови черные волосы испачкали жемчужно-серый плащ неопрятными красно-бурыми разводами. Досадливо поморщившись, эльфийка положила ее на алтарь, и аккуратно убрала от лица волосы, спокойно встретив взгляд широко открытых безжизненно потускневших глаз.

— Он скоро будет здесь, Галадриэль. Может, тебе…

— Нет. — Глаза Владычицы блеснули решимостью и чем-то похожим на… не на что. Только решимостью. Преодолев промелькнувшую тенью по лицу брезгливость, она сложила руки Силмэриэль на груди и, чуть помедлив, коснулась век. Гэндальф, завороженно наблюдавший за более не подрагивающими тонкими пальцами, вздохнул с невольным трусливым облегчением. Так она как-будто просто спит… почти.

— Мне тоже жаль… невинное дитя зла и насилия, — прошептала Галадриэль, незаметно подойдя вплотную. — И многих других, еще более невинных. Слишком много крови и слез пролилось в созданном для света и счастья мире. Напрасно, если Тьма будет царствовать в нем, вечно и безраздельно. Может, Эру для этого дал ей жизнь? Черный враг мира привязался к ней… и наконец сам испытает то, чего принес в неискаженную Арду.

***

— Я пытался спасти ее от них… Просил не покидать Минас Тирит, что бы ни случилось, — повторил неоднократно сказанное Саруман, искоса глядя на еще не окончательно развеявшуюся черную металлическую окалину. Маг небезосновательно опасался повторить судьбу бывшего Властелина Колец. — Но она слишком…

Верила в непогрешимость светлых и…

Саруман не говорил правду почти никогда, и сейчас не посмел даже додумать. И правильно, он и без жалкого предателя все знает, и больше не может мучительно и бессмысленно жалеть об одном и том же. Что потрескавшийся от бессильной ярости подземных толчков жертвенный камень не пил бы ее кровь, если… Если бы он был искренен с ней, сразу и до конца. Трещина белой паутиной пересекла жалобно хрустнувшую в ладони рукоять меча. Проклятье! Глупо портить ни в чем не повинный клинок, и тратить силы и время на бесплодные сожаления.