Инна Бачинская - Танец на тлеющих углях

Дмитрий Калягин, небольшой, очень спокойный, даже сонный человек, отвечал обстоятельно, монотонным голосом, без эмоций. Казался высокомерным, смотрел мимо капитана. Присутствовал на встрече однокашников, ни с кем в отдельности отношений до сих пор не поддерживал, после выпуска они все разбрелись кто куда. В будущем – вряд ли, он не переносит спиртного, а ребята пьют как лошади. Особенно Виталя Щанский, единственный подлинный талант, если не считать Василия Монастыревского, которого с ними не было. За Колей Башкирцевым хоть жена присматривает, он ее побаивается, а остальные всегда готовы принять. Кроме братьев Данилиных – те трезвенники в силу убеждений.

Женщины… Да, были и женщины. Актрису он видел впервые в жизни. Визгливый голос, избыток макияжа, вульгарна. Иллюстраторша из «Арт нуво»… так себе, даже художницей назвать нельзя. Лисички, ежики, колобки… Изабо – очень богатая женщина, одна подвеска платиновая с рубином каратов в двадцать – целое состояние. Красива? Пожалуй, на любителя. Во всяком случае, эффектна. Прекрасно одета. Хотя все как-то слишком, напоказ…

Четвертую – мужиковатую Настю Реву – он иногда видит на митингах и городских праздниках, чиновница из администрации, глотка как у паровоза. И глупа, как пробка. Все время лезла с дурацкими тостами.

Подозрительное? Нет, ничего такого не заметил… Да, собственно, он и не присматривался. Калягин пожал плечами и замолчал надолго.

Братья Данилины пришли вдвоем и говорили чуть ли не хором. Вернее, дуэтом. Были в ресторане, но не пили, потому что вообще не пьют, ремесло не позволяет, хотя есть такие, что норовят поставить, даже, что прискорбно, особы, облеченные саном.

Присутствовали женщины. Четверо. Леночка Рубан, художница из издательства, скромная и спокойная, больше молчала и слушала. Потом Ирина… фамилию братья не вспомнили, ушла первой. Невеселая вроде была. И еще две – актриса… В их голосах прозвучало неодобрение. Курила и пила шампанское, как воду! И другая вроде с параллельного курса, по искусствоведению – Настя… Хорошая женщина, самостоятельная, работает в мэрии, правда, похоже, злоупотребляет этим самым… зельем! Один из братьев выразительно щелкнул себя пальцами по горлу.

Хорошо посидели, рады были повидаться. Ушли пораньше, так как на другой день предстояла важная работа.

Гражданин Германии господин Басов Борис Андреевич держался солидно, говорил взвешенно, в то же время выражением лица и мимикой выказывал недоумение и неодобрение – смотрел мимо капитана, выпячивал нижнюю губу, жевал губами и пожимал плечами. Задумывался над ответами, словно старался припомнить, как это было. Долгие паузы между предложениями создавали ощущение повисшего в воздухе упрека. Он единственный знал всех трех убитых женщин. Актриса… да-да, конечно, интересная женщина, но как бы вам это сказать… несколько избыточна. «Надеюсь, вы понимаете, о чем я», – доверительно сказал он, заглянув капитану в глаза. Косметика, манеры, голос, кажется – пила… Но, разумеется, это не повод… Детская художница Леночка Рубан – приятная девочка, все ее любили, и рисунки славные, чистые не по теперешним временам. Дикость какая-то! Бессмысленная нелепая дикость. Роксана Пухова… Тут гражданин Басов слегка запнулся, не то припоминая детали, не то призывая себя к осторожности. Что-то промелькнуло в его глазах. Интересная женщина. В ней чувствовались стиль и порода, хотя и была она всего-навсего брокером. Да, виделись несколько раз, он почти купил квартиру в центре, но… не сложилось. Теперь вряд ли…

Ничего странного ни в ком и ни в чем гражданин Басов не заметил, что объединяет трех женщин – ума не приложит, хотя думает об этом постоянно. Страшная история. Нелепая и загадочная. Приехал домой после долгой разлуки, так радовался встрече со старыми друзьями – и на тебе! Да он же сам эту встречу и организовал! Славно посидели, ребята почти не изменились, казалось, расстались только вчера.

После беседы с Басовым осталось у капитана Мельника тягостное неопределенное чувство… недовольства, что ли, какой-то незавершенности и недосказанности, чего объяснить он себе не мог и потому слушал снова и снова запись их разговора. Гражданин Германии ему не понравился, он был кастово чужд капитану, но это его личное ощущение и на ход следствия никакого влияния оно не имело…

О более или менее точном времени убийства можно сказать лишь в двух случаях – в случае убийства актрисы Зинаиды Ермаковой – исходя из показаний ее друга-футболиста, которому не открыли дверь, да и то если предположить, что в квартире в это время находился убийца. И в случае убийства Елены Рубан. Ее соседка показала, что видела женщину, которая приходила к художнице утром, и слышала, как та якобы сказала, что из издательства, принесла какие-то бумаги. Елена ее впустила. Как и когда женщина выходила от Рубан, соседка не видела. В издательстве «Арт нуво» капитану Мельнику сказали, что никаких курьерш к Елене в тот день не посылали.

Безукоризненное алиби было лишь у братьев Данилиных, которые находились в селе Чемерка, где подрядились расписывать храм Петра и Павла, там же и заночевали, прямо в церкви, чтобы утречком, не теряя времени, приняться за работу. Их там трудилась целая бригада, все на виду. И у Сэма Вайнтрауба, который проживает в доме художника Монастыревского, – во время убийств его видела там Татьяна Величко, домработница.

Остальные – Виталий Щанский, Борис Басов и Николай Башкирцев – так и не смогли точно вспомнить, где были в те дни и что делали. Дмитрий Калягин алиби имел лишь частичное.

Никто, кроме Бориса Басова, и не слышал о третьей убитой женщине – брокере Роксане Пуховой. В фирме, где она работала, капитана Мельника заверили, что никто из его списка, кроме господина Басова, в их фирму не обращался. Простуженный мужчинка на каблуках обрадовался ему как родному. Он решил, что убийца схвачен и капитан пришел рассказать об этом коллективу…

Соседка Елены Рубан дала довольно точное описание женщины, которая приходила в то утро. Крупная, сутулая, в черной юбке и темно-синей куртке. На голове платок. Не старая, но и не молодая. Лица она, к сожалению, не видела. Та все время стояла спиной к свидетельнице. Какая-то… скованная. Что значит «скованная», свидетельница объяснить не сумела. Она путалась в словах, стремясь передать свое ощущение от увиденной женщины, и запутывала капитана Мельника. Ущербная? Возможно, какой-нибудь дефект? Сколиоз? Горб? Нет, отвечала соседка беспомощно. Не дефект… а что-то в ней было такое… какая-то… скованность, настаивала она. После долгих попыток выяснить, что все-таки имеется в виду, соседка сказала: