Наталия Орбенина - Ледяная дева

Отправив письмо, Горшечников стал представлять себе, как бы все могло произойти. И тут в его фантазиях рождались самые яркие картины. Он рисовал непременно себя благородным страстным супругом. Вот он является перед испуганными любовниками. Дуэль. Пуля сражает обоих противников. Софья неутешна. Она рыдает, оплакивая обоих, но весь город скорбит над судьбой именно Мелентия. Безутешная Софья уходит в монастырь. Нет, с какой стати он должен умереть? Все будет по-иному. Он может карать, но он дарит им прощение. Софья потрясена и бросается к его ногам. Она возвращается к нему, он раскрывает ей свои объятия…

Между тем от Прудкина не было никаких вестей. Поначалу Горшечников каждый день ждал письма. И даже забегал на почту после уроков в гимназии, но все напрасно. Только подлил масла в огонь сплетен. «Почтовый кавалер» Гликерии рассказал девушке о том, что господин Горшечников, что ни день, то прибегает и ждет какого-то важного письма. А его все нет и нет. Зенцова решила, что Мелентий ждет письма от Софьи, может, они примирились, и он надеется на ее возвращение. И поспешила сообщить о своих догадках подруге Вешняковой. Та приступила с расспросами к Мелентию, но он же не мог сознаться в тайном соглядатайстве и посему ничего толком ей не объяснил. Изящной лжи на этот случай у него не было припасено. Вешнякова поняла, что Мелентий и впрямь ждет Софью. Между любовниками произошла ссора, закончившаяся полным разрывом. Горшечников снова остался в полном одиночестве.

Наступила зима, холодная, темная, ветреная. Может, солнце и светило, да только Мелентий его не видел. В душе его царил полный сумрак. Однажды он как всегда под вечер брел домой после частного урока. Шел, подгребая носом башмака снег. Дома его ждали пустота, темнота и остатки вчерашнего обеда, принесенного из кухмистерской. Он шел вдоль заборов, мимо занавешенных окон домов обывателей, заглядывая в чужую, устроенную жизнь. Частенько его путь проходил мимо закрытого и заколоченного дома Алтуховой. И тут вдруг он остановился и остолбенел. Калитка нараспашку, у крыльца стоит знакомый старый экипаж, баулы и коробки лежат на снегу у входа в дом. В окнах горит свет. Батюшки, неужели вернулась? Или опять только эта гадкая Матрена со своим мужем-злодеем? Не чуя под собой ног, Мелентий поднялся по ступенькам и вошел в сени. Он не успел открыть рта и постучать, как дверь отворилась, и он нос к носу столкнулся с Матреной и Софьей.

С криком обе женщины отпрянули назад, точно увидели привидение.

— Кто это? Ты, Мелентий? — воскликнула Софья.

— Господи Иисусе! Вот напугал-то! Нешто нельзя погромче постучать, вам бы отворили! — сердито закричала на Горшечникова Матрена.

Но Горшечников не обратил внимания на ее злой окрик. Он не отрываясь смотрел на жену. Она изменилась до неузнаваемости. Это не его Софья! Эта бледная измученная женщина с потухшим взором не она! Он сотни раз представлял себе их встречу. Как он выпятит грудь, произнесет пламенную обличительную речь и прочая, прочая… Но именно в этот миг он растерялся настолько, что не мог выдавить из себя ни слова. Мелентий был уверен, что как только он увидит беглянку, так праведный гнев загорится в его душе неукротимым огнем. Так нет же. Жалость, острая жалость пронзила его. И к кому, к женщине, которая предпочла его другому!

— Сонюшка! — пролепетал Мелентий, не зная, куда девать руки. То ли обнять, то ли ударить, то ли себе в затылке почесать? — Ты вернулась? Я рад!

Матрена поспешно удалилась за очередным баулом. Но Софья не торопилась приглашать мужа в дом.

— Я, Мелентий, нынче очень плоха, — глухим голосом ответила Софья, да с таким будничным выражением, словно они и не расставались. — Сам, наверное, видишь. Я очень, очень больна. Потому и вернулась. Не хочу тебя ни о чем просить, ничем обременять. Теперь у меня нет сил говорить с тобой. Ежели пожелаешь, приходи через неделю. Авось поправлюсь. Ну а если нет, так и тебе будет проще, станешь вдовцом!

Горшечников и ахнуть не успел, как снова оказался на улице. Он вернулся домой и даже не смог есть от волнения. Так и лег в кровать, но сон не шел к нему. До утра он не сомкнул глаз, гадая, что же произошло с Софьей и как ему теперь себя вести по отношению к ней. На другой день весь Энск опять погрузился в обсуждение новости. Горшечников снова оказался под прицелом любопытных глаз. Но он терпел, стиснув зубы. Он ждал, ходил кругами вокруг дома Софьи. И вот в очередной раз, когда он снова прохаживался вдоль забора ее дома, он вдруг увидел, как в калитку быстро прошел незнакомый мужчина, высокий, худой, с озабоченным выражением лица. Вот как, его опять провели! Сказалась больной, а любовников принимает! Эта первая мысль пронзила мозг Горшечникова. Он отбежал на соседнюю улицу, походил там, потом снова вернулся. Потом ушел. Нет, надо набраться духу и вывести ее на чистую воду! Зря он ее пожалел, зря! Надо брать быка за рога! Скандал? Пусть! Пусть грянет очищающая гроза!

И с этими угрожающими мыслями, подбадривая сам себя, он ворвался в дом жены.

Глава 33

Спешу напомнить любезному читателю о нашем герое, которого мы надолго оставили в одиночестве. Сей достойный муж, следователь полиции Константин Митрофанович Сердюков, и был тем незнакомцем, которого раздраженный Горшечников принял за любовника своей жены.

— Так, так, так! — Сердюков озадаченно покачал головой и словно клюнул длинным носом. — Значит, вы муж Софьи Алексеевны! Забавно!

— Что же здесь забавного, сударь! — взъелся Горшечников.

— В самом факте пребывания вас в образе супруга некой дамы нет ничего забавного, это верно, — спокойно заметил следователь. — Да только до вашего появления сия дама мне была представлена как незамужняя девица, попавшая в крайне опасную для себя ситуацию, не так ли, госпожа… Э… как вас теперь величать-то?

— Господин Сердюков! — брови Софьи сердито взметнулись. — Сударь, вы должны быть снисходительны к своеволию моей старой няньки. А именно ее своеволие, ее бесхитростная ложь привели вас сюда и ввели в заблуждение. Но она действовала от чистого сердца, без злого умысла. Она пыталась помочь мне, зная, что я сама в полицию не пойду.

— А почему? Вы не доверяете доблестной полиции?

— Вовсе не в этом дело. Моя история такая странная, непонятная мне самой, ее и пересказать-то трудно. Со стороны может показаться, что все это — бред сумасшедшего.

— Очень хорошо! — оживился следователь. — Вы рассказываете мне все в подробностях, а я прощаю вам и вашей няньке обман полиции.

— Да я так вам уже столько рассказала о себе, — засомневалась Софья и покосилась в сторону Горшечникова.