Марина Крамер - Три женских страха

Когда я в халате и тапочках спустилась вниз, Акела стоял в гостиной в позе прокурора на процессе, а на столе была разложена моя рваная куртка:

– Ну и?

– Что? – невинно хлопая глазами, переспросила я.

– Это что? – он указал на куртку.

Семен, сидевший в кресле, был уже пьян, а потому весел – от прежнего испуга не осталось и следа.

– Саша, это моя старая куртка. Все?

– Ты что, за дурака меня держишь? – загремел муж, и я поморщилась. – Я приезжаю – тебя нет, братец твой пьян, а во дворе стоит его машина с пробитыми колесами! Спрашиваю – что стряслось, а он – охранник ваш прострелил, выпускать не хотел. Я к Игорю, мол, что да почему, а тот – а это Александра Ефимовна велела. Где, спрашиваю, сама-то? А Игорь – на мотоцикле уехала! Говори, что произошло.

Поняв, что отпираться бесполезно, я выложила все, периодически поглядывая на братца, но тот с испугу успел во время моего монолога выпить еще два стакана и совсем скис. Я, правда, опустила интимные подробности жизни Семена и представила Эдика как просто близкого друга. Как только язык повернулся – сама не поняла, но говорить мужу об истинных отношениях брата и этого урода я не решилась.

Саша выслушал меня молча, потом скривил лицо и проговорил:

– Так и знал. Вот всегда знал – втравит он тебя куда-то, чепушила!

– Только отцу не говори.

– Да не скажу – что ты как в яслях! Короче – больше даже не смей соваться куда-то, я в последний раз тебя прошу. Этого мы сейчас спать уложим, завтра Игорь колеса привезет, поменяют – и пусть валит отсюда. Все.

– А… что делать с этим Ревазом? Ты не хочешь узнать, кто это?

– Нет, не хочу! – отрезал Саша. – И ты тоже не хочешь, к твоему полному изумлению.

– Саша, он мой брат…

– Да? Почему он не думал, что ты его сестра, когда сюда ехал и за собой прицеп тащил? – вспылил Акела, со злостью глянув на уснувшего в кресле Семена.

– Ты не понимаешь…

– Алька, я только одно понимаю – то, что ты готова свою голову за них прозакладывать, а они этим пользуются. Ишь, удумал – кокс толкать по клубам! Да если только Фима узнает – он из него ремней нарежет, не посмотрит, что сын родной! Был уговор – не торговать! Бесо до сих пор кудахчет на эту тему, но держится! А тут – сын! Врагов не надо – такие дети!

Я стояла, понуро опустив голову. Муж прав, с какой стороны ни зайди. Семка подставлял отца, нарушая категорический запрет на торговлю наркотиками. А Славка, покойник, и вовсе вступил в сговор с какими-то людьми, собиравшимися убить отца. Точно – врагов не надо, родни достаточно. Но что делать – я не могу позволить кому-то убить Семена. Это кровь, ее не разбавишь.

– Я вижу, о чем ты думаешь, – успокоившись немного, проговорил Саша. – Ты странная какая-то, Алька. Думаешь, что сможешь выиграть такую войну? Нет, не сможешь. А погибнуть я тебе не позволю – у меня никого нет, кроме тебя. Пусть твой братец разгребает сам, как заварил. Все, разговор окончен.

Взяв меня за руку, он пошел наверх, в спальню:

– Ложись, я сейчас тоже приду.

Двухтысячные, начало

После выхода из больницы я стала внутренне меняться. Не знаю, с чем это связано – с потрясением, испытанным от известия о невозможности больше иметь детей, с препаратами ли, которыми меня накачивали. Но факт налицо – я стервенела на глазах. Раньше мне и в голову не приходило закричать на кого-то, оскорбить или просто обидеть. Теперь же все это лезло из меня, как тесто из кастрюли. Одногруппники удивлялись, но не спрашивали – я и прежде не особенно делилась с кем-то своим личным, а уж теперь на моем лице было написано: «Не нуждаюсь в общении». Тяжелее приходилось домашним – домработницы увольнялись одна за другой. Акела взирал молча, хотя я чувствовала – недоволен.

Однажды он с утра вместо поездки в институт повез меня в огромный закрытый спортклуб, где имелись бассейн и сауна. Возмущению моему не было предела – у меня шрам на животе, который не позволял носить открытый купальник. Но муж был, как обычно, молчалив и сосредоточен и четко следовал собственному плану.

В спорткомплексе, к моему удивлению, никого не было, хотя попасть сюда даже в рабочее время буднего дня считалось редкой удачей. На стойке администратора приветливо улыбающаяся девушка дала Акеле какой-то ключ и пожелала нам приятного времяпрепровождения.

– Мы что – одни тут? – спросила я, спускаясь вслед за мужем по лестнице.

– Одни.

– Ты выкупил все время?! – ужаснулась я, посчитав сумму, в которую обошлась ему эта блажь.

– Аля, какая разница? Тебе нужно расслабиться хоть чуть-чуть – что еще я мог сделать? Увезти тебя сейчас куда-нибудь на море я не могу, ты готовишься к экзаменам. А состояние твое меня пугает – я все время жду, что ты кинешься на кого-нибудь с ножом.

Я фыркнула, но про себя подумала: а ведь он прав. Я действительно на грани.

Прозрачно-бирюзовая гладь большого бассейна манила, будто море. Мне захотелось нырнуть туда и проплыть хоть немного. Однако раздеться я не могла. Акела уже нырнул и теперь, уцепившись руками за борт, вопросительно смотрел на меня:

– Ну, что же ты?

– Я не могу.

– Это почему еще?

– Саша, не надо. Я не буду. – Я отошла к шезлонгам и уселась, плотно закутавшись в халат и накинув полотенце, словно замерзла.

Муж выбрался из воды и подошел ко мне. На рисунках татуировки блестели капли, мокрая коса висела на плече, и с нее тоже капала вода.

– Встань, – приказал он негромко, но таким тоном, что я предпочла подчиниться. – Положи полотенце. Прекрасно. Развязывай пояс.

– Я не могу!

– Развязывай.

Кипя от злости, я подчинилась, потому что знала – он все равно меня заставит.

– Доволен?

– Нет. Снимай халат.

Я запрыгала от негодования, впечатывая подошвы шлепанцев в кафельный пол:

– Я не буду делать этого! Не буду!

– Будешь. Снимай.

Я кинулась к нему и замахнулась, чтобы ударить, – ну как же он не понимает, что я не хочу показывать ему изуродованное тело, которое теперь всегда будет напоминать нам обоим о том, что я – не женщина?! Как можно не понимать этого, как можно быть таким непробиваемым?!

Акела легко перехватил мою руку и, завернув за спину, притянул меня к себе и зашипел в ухо:

– Ты будешь делать то, что говорю я. Если я сказал – снять халат, ты снимаешь его и не споришь. Ну! – Он чуть оттолкнул меня, и я, еле сдерживая ярость, сбросила махровую защиту на пол, оставшись в высоких трусиках и лифчике:

– Все?

– Нет, не все. Дальше.

– Ты сдурел?!

– Я сказал – дальше.

Почти рыдая, я сняла последнее и выпрямилась:

– Теперь – все?

– Теперь – да, – подтвердил муж, подошел ко мне и опустился на колени. Его губы прикасались к послеоперационному рубцу нежно, как крылья бабочки. – Дура ты, Алька. Ты этого стеснялась? Ты постоянно забываешь, с кем живешь. Посмотри на мое лицо – ты видела в своей жизни что-то более отвратительное?