Анита Шрив - Роковая связь
Ноэль
Сайлас должен встретить меня в столовой. Завтра учебная суббота, поэтому с восьми до десяти все студенты-пансионеры делают уроки. Это означает, что у нас Сайласом есть время только до восьми часов. Два-три раза в неделю мы выкраиваем эти два часа, но нам их не хватает. Нам их совершенно не хватает.
Я жду в фойе перед двойными дверями в столовую. Обычно мы с Сайласом вместе заходим в столовую, берем подносы и ставим их рядом. Я ела очень давно и успела ужасно проголодаться. От голода у меня даже голова побаливает. Мне надо заглянуть в ванную комнату, которая совсем рядом, но я терплю, потому что не хочу пропустить момент, когда Сайлас появится в дверях.
Я жду до без четверти семь. Я знаю, что если сию минуту не войду в столовую, она закроется, и я останусь без обеда. Голова болит все сильнее, и я начинаю беспокоиться. Сайлас почти никогда не опаздывает. Он опаздывал всего раз или два, и то всего на пять минут, когда его задерживали на тренировке. Он каждый раз без остановки бежал от самого спортзала и врывался в фойе, запыхавшись и озираясь по сторонам, ища меня взглядом. Сегодня Сайлас в столовую не вбежал. Он вообще не пришел.
Я ставлю на поднос тарелки с салатом и супом и несу его к столу. Почти все уже поели. Я вижу мальчишек из баскетбольной команды. Они забирают со стола свои подносы, на которых громоздятся тарелки, стаканы, банановая кожура, куриные крылышки, и ставят их к мойке. Мне хочется спросить у них, не знают ли они, где Сайлас, не знают ли они, почему он опаздывает, но я не решаюсь. Мне очень неловко, что я одна.
Без пяти восемь я звоню Сайласу домой. Трубку берет его отец и говорит, что Сайлас дома не обедал. Сайлас сказал маме, что обедает с другом. Его отец думал, что я и есть этот друг. Я молчу.
С восьми до десяти студенты не имеют права звонить сами и отвечать на телефонные звонки.
В десять часов вечера я звоню Сайласу на мобильный. Он не отвечает. Я отсылаю ему сообщение, на которое тоже не получаю отклика. После этого я опять звоню ему домой. Трубку снова берет отец. Сайлас в постели. У него была тяжелая тренировка, он устал и спит.
— Разбудить? — спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я. — Конечно не надо.
На следующее утро я не вижу Сайласа ни в коридорах, ни на дорожках между корпусами. Мы с ним в разных классах. Я учусь немного лучше, чем он, о чем я стараюсь никогда не упоминать. После занятий я бегу к спортивному залу, надеясь перехватить его перед игрой и спросить, что с ним случилось накануне вечером. Я решила, что он, наверное, почувствовал себя плохо и отправился прямиком в кровать. «Он почувствовал себя так плохо, — думаю я, — что даже забыл позвонить мне».
Когда я вхожу в зал, Сайлас уже находится на площадке вместе с другими игроками. Он бросает по кольцу, при этом каждый раз разбегается гораздо резче, чем остальные мальчишки. Мне кажется, он хочет проскочить сквозь выложенную кафелем стену за щитом. Я стою на краю площадки, ожидая, когда он меня, наконец, заметит.
«Он нервничает, — понимаю я. — Сегодня очень важная игра».
Я сижу в первом ряду. Трибуны постепенно заполняются студентами. Я посматриваю на то место, где обычно устраивается мистер Квинни, но сегодня его нет. Сайлас подходит к скамье игроков прямо передо мной. Он как будто не замечает меня. Я знаю, что нельзя отвлекать игроков, когда тренер дает им указания, и откидываюсь на спинку сиденья. Я уверена, что после матча Сайлас меня дождется и все объяснит.
На площадке Сайлас похож на животное. Я никак не могу решить, на какое именно, потому что не существует животных, которые двигаются так, как он. Кроме того, я еще никогда не видела таких злобных животных. Они бывают коварными, хитрыми, но не злобными. Сайлас зол. Он излучает эту злость в окружающее пространство. Она светится в его глазах. Я понимаю: случилось что-то очень плохое, и пытаюсь догадаться, что именно. Он злится на тренера Блаунта? На своего отца? Это объясняло бы его отсутствие на игре. Или по какой-то непостижимой причине он злится на меня?
Боковым зрением я замечаю, как мяч, описав широкую дугу, летит на трибуны. Он попадает в лицо какой-то женщине, и она падает на скамью. В падении она взмахивает руками, и ее подхватывает другая женщина. На секунду в зале воцаряется тишина. Все вскочили и смотрят на женщину, в которую попал мяч. Все повторяют имя Сайласа. Женщину уже ведет вдоль прохода мистер Бордвин, наш директор, который, должно быть, сидел рядом с ней.
Когда я оборачиваюсь и смотрю на площадку, Сайласа там уже нет.
Рашид
Рашид взглянул на распечатанный конверт на заваленном бумагами столе, и на мгновение в нем вспыхнул интерес, у него опять появилось желание сказать то, что он хотел сказать почти два года назад. Он быстро подавил этот импульс. Нет, он не испытывал враждебность к аспирантке из Вермонтского университета. Он просто не хотел вспоминать об этом скандале, не хотел заново переживать гнев. Он закрыл за собой эту дверь, оставив за ней и баскетбол. Когда-то баскетбол был частью его жизни, частью тела, которую он утратил в аварии. Он не хотел походить на однорукого человека, у которого все спрашивают, что с ним стряслось.
Но воспоминания жгли и тревожили. Он был не в силах простить всей этой несправедливости: увольнения тренера, отмены тренировочного плана. Рашид тогда учился в одиннадцатом классе и не успел проявить себя. Потеряв возможность играть, он уже никого не мог заинтересовать как игрок. Во время последовавшей за скандалом неразберихи Рашид съездил домой, в Северную Каролину, и поговорил с отцом, семейным врачом в Гринсборо. Для поступления в колледж или даже на медицинский факультет университета отец посоветовал ему изучать естественнонаучные предметы. Рашид учился хорошо, но выдающимся студентом не был, возможно, потому, что так много времени посвящал баскетболу. Когда он вернулся в Вермонт, ворота Академии Авери уже запирались на замок, а у него были совершенно иные жизненные планы.
Рашид перекинул через руку лямку рюкзака, вышел из общежития колледжа и зашагал вверх по холму, направляясь на первое после ленча занятие. Шекспир стоял в его расписании особняком, поскольку все остальное время он посвящал естественным наукам. Несмотря на долгие изнурительные часы, проводимые в лабораториях, они давались ему легко. На вершине холма он обернулся назад. Перед ним, как на ладони, раскинулся Бостон, город, в котором, как он надеялся, когда-нибудь найдется место и для него. Вряд ли он может рассчитывать на Гарвардскую медицинскую школу, но, возможно, ему окажутся по зубам медицинская школа Университета Тафте или Бостонский университет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});