Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой
Но день проходил за днем, а от ненавистной Гестихи не было ни слуху ни духу. Может, впрямь позвонить Елизавете Максимовне, попросить устроить встречу? Нет, предпринимать что-либо сейчас категорически нельзя, первый шаг должна сделать Леля.
Эх, как бы узнать, что там вообще с ней… Мия сердилась на Алика – очень сердилась. Тупое жадное животное, не мог свои аппетиты в рамках держать, вот и доигрался. Тянул бы с Гестихи потихоньку, все в порядке было бы, глядишь, еще и под венец ее затащил бы. Вот тогда получилось бы действительно скандал на весь мир закатить. Причем самой-то высовываться и не пришлось бы: права Елизавета Максимовна, публичный стриптиз – это совсем не для Мии. Да, жаль, что Алик быстро сдулся. Хотя так, как вышло, тоже ничего себе, но могло быть лучше! Острее, шумнее, непристойнее! Больнее! А ему, дураку, побыстрей нахапать хотелось, вот и выставили мальчонку за порог. Теперь узнать, что там творится в доме Гестов, не у кого. Звонить Яне Мия, ясное дело, не могла – после шоу-то!
Спустя время снедавший Мию первоначальный злорадный азарт сменился раздражением, потом растерянностью.
Ей, Леле этой проклятущей, что – все равно?
Да быть того не может! Ведь на нее удар за ударом посыпались. Сперва муженек испарился, потом счастье, которым поманил красавец Алик, оказалось дутым. И на закуску – откровения Мии в телевизоре: твой ненаглядный муженек, Лелечка, давным-давно любил не тебя.
Да она на стены кидаться должна от отчаяния. И единственная цель, в которую она, безутешная вдовица, сейчас может вцепиться, выплескивая весь свой гнев, – это Мия. Но – тишина.
Нет-нет, Леле не может быть все равно!
Просто на нервы давит, паузу выдерживает. Типа, ее высокородному величеству зазорно обращать внимание на шашни мужа с простолюдинкой. Притом, что она сама в этом плане ничем не лучше Мии. Просто с мужем повезло.
Ничего, надо подождать. Не может эта чертова кукла слишком долго отмалчиваться – не выдержит. Сорвется, кинется в драку.
Ничего, ничего. Время сейчас работает на нее. На Мию. Живот пока что оставался изящно плоским, но, кажется, уже появился некий намек на округление.
Мия разглядывала себя в зеркале и щурилась – как щурятся, прицеливаясь. Да, девочка, терпение может быть сладким. Слышишь, как сыплются секунды? Время сейчас работает на тебя.
* * *
Она проснулась внезапно, резко – как будто кто-то крикнул над ухом.
Села на постели, прислушалась. Нет, не крик – пожарная сирена, должно быть. Можно дальше спать.
Покрутившись две-три минуты, Мия опять села. Встряхнула сбитую простыню – жарко. Надо умыться холодной водой, иначе не заснуть. Шлепать босыми ногами по остывшему с вечера полу было приятно…
Только кухонная дверь слабо светилась – красноватым, словно бы свечным пламенем. Но откуда бы там взяться свече?
Разумеется, ниоткуда. Отсветом – и правда, словно свеча горит, – переливалось кухонное окно. А, ну да, значит, разбудила ее все-таки пожарная сирена. В соседнем доме, что ли, пожар? Или даже в этом?
Распахнув створку, Мия высунулась едва ли не по пояс. Из-за угла дома, где раньше всегда был виден кусочек «матильды», сейчас вырывалось ало-золотое зарево. Перед ним, на дорожке, по которой Мия заруливала в «карман», блестел красный квадратный зад пожарной машины.
Господи, «матильда»! Как это могло случиться?!
Чуть левее стоял полицейский автомобиль. Пожарные, должно быть, вызвали. Или кто-то из жильцов – те же, которые звонили пожарным. А может, вызов теперь всем сразу поступает? Да какая разница! Но собрать скачущие в разные стороны мысли не удавалось…
– У вас недоброжелатели есть? – равнодушно спросил толстый одышливый мужик в мятых форменных брюках и камуфляжной футболке, сунувший ей чуть не в нос потертое удостоверение.
– Недоброжелатели? – непонимающе переспросила Мия. Господи, дядечка! Тебе бы на диванчик с пивком, пузо свое лелеять и орать «гол». Кого ты можешь поймать?
Взгляд у мужика был, однако, острый, цепкий, очень живой.
– Ну, может, парня у кого-то из подружек увели?
– А при чем тут…
– Кто-то же хотел вам гадость устроить, – он усмехнулся.
– Гадость? Мне? Но разве…
– Да не сама, конечно! – перебил дядька, отвечая на вопрос, который Мия и задать-то не успела. – С чего бы машине самой загораться? На стоянке, с выключенным мотором? Ясные тапки, поджог. Облили чем-то и спичкой чиркнули. Вон как полыхнуло. Соседи из дома напротив пожарных вызвали, думали, у вас тут первый этаж весь в огне. Ну так кто вас так не любит? Кому вы дорожку перешли?
Леля! От нахлынувшей острой ярости Мия сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони. Лицом, однако, изобразила недоумение и растерянность:
– Н-не знаю. Никому.
– Ну, может, не парня увели, а работу выгодную?
Он ее не узнал! Не видел это чертово шоу или просто не запомнил… И хорошо. И не надо. Не пойдет же этот районный опер задавать неудобные вопросы вдове самого Геста.
– Парня у меня нет, а работу… Я репетитор, там никаких особых выгод.
– Репетитор? – заинтересовался вдруг дядька. – И что… репетируете?
– Русский язык и литературу.
– Может, и моего оболтуса подтянете? Дорого это?
Мия объяснила ему условия – тот кивал, явно довольный. И продолжил уже куда дружелюбнее:
– Значит, мстить вам некому?
– Да вроде…
Он вздохнул:
– Значит, опять вандалы. Они, правда, любят сразу несколько поджечь. Но, может, одиночка какой объявился. Попробуем найти. Вы звоните, если кого-то вспомните. Может, крутился кто возле машины-то? – Он сунул ей визитку.
– Да, конечно. Только я правда не знаю.
– Бывает. Не повезло… Справочку для страховой, – добавил он, уже уходя, через плечо, – у нас получите. Там адресок на визитке, дежурному скажете, он объяснит. А я вам перед учебным годом позвоню – насчет оболтуса своего. Да?
– Да, конечно, – ответила Мия.
Справку для страховой компании! Господи! Срок действия страховки закончился на прошлой неделе!
Или она перепутала даты? Нет, вряд ли.
Проклятая Леля! Как будто специально подгадала! А может, и специально. Что ей – или нанятым специалистам – стоит выяснить сроки действия страховки. Чтобы ударить побольнее…
В глазах продолжали плясать языки пламени. Как будто это не «матильду» жгли, а саму Мию. Глаза щипало, словно от дыма, в горле стоял гадкий горький комок. Бедная, бедная ее «девочка»!
Живот резануло острой тянущей болью. Нет, не резануло – скрутило. Словно там, внутри, кто-то наматывал
