Ольга Строгова - Дневник грешницы

Эти мысли мелькнули и исчезли, уступив место более насущным проблемам.

Синий московский сумрак, разбавленный мягким, профильтрованным цветущими липами светом фонарей, был еще полон переживаемыми Ириной Львовной картинами.

Лаконичная Жюли посвятила исповеди доктора Немова всего две страницы. Буйное писательское воображение Ирины Львовны расцветило эти сухие строки яркими красками, звуками, запахами и прикосновениями.

«Действительно, какой сюжет для романа, – думала Ирина Львовна, благоговейно прижимая дневник к плоской, увядающей, но по-прежнему полной молодых страстей груди. – В истории Анны и графа есть все: любовь, интрига, предательство, немного криминала, немного политики, темные замыслы врагов и неоценимая помощь друзей».

Есть даже совершенно необходимый для современного романа элемент – мнимая смерть главной героини. В самом деле: плох тот роман, где герой или героиня не впали в кому или не полежали какое-то время в летаргическом сне…

Пока нет хеппи-энда, но вот уж это – вполне решаемая задача!

О хеппи-энде этой истории мы подумаем после…

После того, как в нашей собственной истории откроется совершенно новая страница.

Ирина Львовна позволила себе еще немного посидеть в сгущающейся летней темноте и помечтать.

«…Здесь так хорошо, под липами, а я, кстати, никуда и не спешу…»

И впрямь, куда спешить-то? Вечер только начинается.

Она представила себе, как возвращается в гостиницу – и сразу же встречает Карла. Уже поздно, его жена и сын спят безмятежным сном праведников, а вот у красавца-грешника на душе отнюдь не спокойно…

Что-то волнует его, чего-то он ждет. Поэтому ему не спится. И не сидится в номере.

Ирина Львовна встречает его в скверике рядом с гостиницей, задумчиво глядящего на луну сквозь тяжелые кисти вездесущих московских лип. Она подходит к нему и молча берет его под руку. Он вздрагивает, словно пробужденный внезапно от сна, но тут же ласково улыбается ей.

– Читай, – говорит Ирина Львовна, увлекая его на лавочку под фонарем и подавая раскрытый на нужной странице дневник.

Он читает быстро, с застывшим выражением лица. Его классически правильные черты безмятежно спокойны, и лишь по чуть заметному подрагиванию век можно понять, насколько волнительно для него это чтение.

Дочитав, он бережно закрывает книгу и возвращает ее Ирине Львовне.

– Да, – говорит он после долгой паузы, – ты была права, а я ошибался. Ты выиграла. Чего же ты хочешь?

– Я – твой биограф. Не так ли?

Карл утвердительно склонил голову.

– И как твой биограф я должна, я просто обязана знать о тебе все…

– Ты и так знаешь обо мне все.

– Почти все. Я знаю, где и когда ты родился и вырос. Я вижу, пусть только внутренним взором, книжные полки в кабинете твоего деда-историка и белый рояль твоей бабушки, урожденной графини Елизаветы Безуховой.

Я могу проследить весь твой путь: от музея древностей в Цюрихе, где ты в тринадцать лет влюбился в портрет Дамы в сером кисти Альбрехта Дюрера, до одной провинциальной школы в России, где ты тридцать лет спустя встретил оригинал. Точнее сказать, пра-пра-пра… и так далее, внучку оригинала. Нашу Аделаиду Максимовну.

Я знаю обо всем, что происходило с тобой до этой встречи и после.

Я даже знаю, сколько шрамов на твоем теле. О происхождении каждого их них можно смело писать отдельный роман. Особенно о первом, на шее, который оставил нож твоего индейского друга и по совместительству брата твоей первой жены.

И о последнем – от удаленного три года назад аппендикса.

В нем не было бы ничего особенного, в этом последнем шраме, если бы он появился в больнице. Но он появился в пещере одного тибетского шамана, на высоте шести тысяч метров, и при операции шаману ассистировала его семнадцатилетняя дочь, дрожавшая от любви и страха за твою жизнь…

Карл отвел глаза и вздохнул.

– Итак, я действительно знаю многое. Кроме одного. Самого главного. Того, без чего все остальные мои знания неполны и даже бессмысленны…

Карл недоумевающе глянул на нее.

– Я не знаю, каков ты в любви…

Ей удалось произнести эти слова довольно спокойным тоном, без вздохов, всхлипов и падения ему на грудь. Ей удалось даже усмехнуться про себя от мысли, что она, должно быть, единственная женщина, просящая любви с применением логических аргументов.

– Подожди, не отвечай сразу, выслушай! С тех пор как я увидела тебя, все остальные мужчины просто-напросто перестали для меня существовать. Я уже не смогу быть близкой ни с кем, кроме тебя. Разве человек, увидевший на своем пути хрустальный родник, станет пить из лужи? Да он лучше умрет от жажды, даже если этот родник останется для него недоступным…

«Так, – снова отметила про себя Ирина Львовна, – немного шантажа тоже не помешает».

– Для меня нет никого, кроме тебя. Ты – единственный свет и радость моей жизни! Ты озарил мой путь и сделал мою жизнь осмысленной!

Несколько высокопарно, а что делать… если это правда!

– …И я ни о чем тебя не прошу и просить не буду, поверь мне. Лишь подари мне немного ласки, немного звездных мгновений… всего один раз, всего на несколько часов. Клянусь, что не только Аделаида – никто никогда об этом не узнает! Клянусь никогда не напоминать тебе об этом! Разве так трудно, так уж невозможно для тебя – уделить мне немного твоего света и тепла? Совсем чуть-чуть?..

Он молчал и был неподвижен. Ирина Львовна решилась на крайнее средство:

– Не думай, прошу тебя, что ты мне что-то должен. Я прощаю тебе твой проигрыш и пойму, если ты сейчас встанешь и уйдешь. Да, мне будет больно, но я не стану относиться к тебе хуже. Я всегда буду любить тебя, что бы ты сейчас ни сказал и ни сделал…

Дальнейшего Ирина Львовна решила себе не представлять. И без того от одной мысли о том, что его тяжелая рука ляжет ей на плечи и притянет к себе, темно-синие глаза приблизятся на недоступное до сих пор расстояние и обожгут золотыми искрами, а его дыхание сольется с ее судорожными вздохами, Ирину Львовну обдало мощной и сладостной волной… Сердце затрепетало так, что ей сделалось почти страшно.

Нет, нет! Не будем переживать в мечтах! Оставим это для невыразимо прекрасной действительности!

А вот то, что будет после, представить очень даже можно. Они расстанутся, но ненадолго, потому что теперь у них будет еще одно важное дело – поиски следов Анны. Без сомнения, они будут искать эти следы и по отдельности, и вместе. Это займет время, много времени. Аделаида скоро привыкнет к этому новому историческому увлечению мужа, как привыкала ко всем предыдущим. Она не станет сопровождать его во всех разъездах по Европе, как увязалась за ним в Россию. Так что они с Карлом неизбежно будут пересекаться и даже проводить какое-то время вместе. О, она сдержит свое обещание, свою клятву! Ни словом, ни взглядом, ни намеком она не выйдет из роли сотрудника и товарища. Разве что… он пожелает этого сам.