Дафна Дюморье - Таверна «Ямайка»

Он подмигнул ей, приглашая к покорности. Мэри чувствовала, что рука его стала прижимать ее к земле. Она отодвинулась резко, уперлась кулаком ему в подбородок, не давая раскрыть рот, прикушенный язык торчал у Харриса меж зубов. Он завизжал, как кролик, она снова ударила его; на сей раз он схватил ее обеими руками, вся видимость галантности исчезла, лицо побелело, сила удесятерилась. Он боролся за обладание ею, она это видела и понимала, что не справится с ним. Вдруг она нарочно прекратила борьбу, обмякла, притворившись, что собирается уступить. Он зарычал от восторга, ослабил тяжесть своего тела и немного отодвинулся, готовясь к финальному натиску. Мэри именно это было нужно, она со всей силы ударила его коленом и запустила ногти ему в глаза. Он согнулся и завыл, катаясь по земле от боли, она выбралась из-под него, вскочила на ноги, еще несколько раз ударила его ногой в живот, хотела найти камень, но не нашла, набрала полные горсти песка и швырнула в глаза, ослепив его на время, и пустилась бежать по тропинке, как очумевшая, вытянув руки в темноте, натыкаясь на неровности, спотыкаясь и падая. Вскоре Харри стал догонять ее. Мэри охватила паника, она полезла вверх по отвесному берегу сбоку от тропинки, скользя по мокрому склону, пока не добралась до самого верха на одном дыхании, гонимая безумным страхом. Там она ползла, рыдая, в проеме между зарослями колючего кустарника, росшего вдоль берега. Руки и лицо были расцарапаны до крови, но она снова поднялась на ноги и бежала вдоль скал, дальше от тропинки, через бугры и заросли травы, не разбирая дороги, с одной целью — убежать подальше от кошмара по имени Харри-жестянщик.

Туман опустился низко и скрыл конец зарослей, куда она бежала. Мэри остановилась: она знала, как опасны морские туманы — можно запросто сбиться с дороги и вернуться туда, откуда только что с таким трудом уволокла ноги. Девушка снова опустилась на четвереньки и поползла наощупь, нашаривая узкую песчаную ленточку, которая вела в сторону от тропинки. Продвигаясь медленно, она все-таки чувствовала, что расстояние между нею и жестянщиком увеличивается. Сейчас только это имело значение: она не могла сказать себе, который час — три или четыре, — но до рассвета еще далеко. Это она понимала.

Снова заморосил дождь, казалось, что морс окружило ее, оно наступало, звуки его неслись отовсюду, четкие, громкие, ударами молота стучали в голове. Мэри подумала, что ветер был плохим проводником. Она старалась, чтобы он дул ей в спину, считая, что он приведет ее на восток, но беглянка плохо знала берег, и, возможно, шла совсем не к востоку, а прямо к морю, судя по звукам. Волнорезы, хотя в тумане они были и не видны, судя по всему, находились где-то рядом, совсем на одном уровне с берегом. Это значило, что скалы круто спускались вниз, и карета находится всего в нескольких ярдах от воды. Она не слышала разбивавшихся о волнорезы волн, потому что стены ущелья поглощали звук. К радости девушки туман впереди начал рассеиваться, стал виден кусок неба. Она еще проползла вперед. Дорожка становилась теперь шире, ветер снова дул навстречу. Мэри перестала ползти, она стояла на коленях на небольшом песчаном пятачке, вокруг валялись сучья, водоросли и щепки, по обе стороны берег отлого спускался к морю, открывшемуся прямо перед ней в каких-нибудь пятидесяти ярдах.

Когда глаза привыкли к темноте, Мэри смогла различить тех, кто приник к скалам у берега: маленькую группу людей, плотно стоявших, прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то избавиться от холода. Они молча вглядывались в темноту. Сама неподвижность этих фигур, еще недавно бесновавшихся на дороге, таила большую угрозу; и то, как они приросли к скале, стараясь слиться с ней, стать невидимками, было зрелище страшное, чреватое опасностью.

Если бы они кричали и пели, двигались, стуча тяжелыми башмаками, девушка не испытывала бы такого страха. Это было естественно для этих людей, этого следовало ожидать от них. Но их молчание было зловещим, оно убеждало, что наступает решительный момент в событиях этой ночи. Между Мэри и открытой частью берега был только выступ скалы, дальше девушка не стала спускаться, боясь, что ее заметят. Она доползла до скалы и легла плашмя на камни, спрятавшись за выступом; впереди, когда она поворачивала голову, виднелась фигура ее дядюшки и его ватаги, повернувшихся к ней спиной.

Она лежала тихо; они не двигались, не было посторонних звуков, только рокот волн, наплывавших на берег, откатывавших и снова наплывавших; полоса волнорезов белела в темноте.

Туман медленно поднимался, открывая вид на узкую полоску залива. Очертания скал становились рельефнее и внушительнее. Море казалось бесконечным и необозримым. Справа, вдалеке, где высокие скалы вдавались в залив, Мэри заметила слабый мерцающий свет. Сначала она приняла его за звезду, но свет звезды должен быть белым и неподвижным, а этот раскачивался на ветру, установленный на отвесной скале. Она напряженно наблюдала за огоньком, он снова метнулся в сторону, как кошачий глаз в темноте. Он плясал вверх и вниз, словно его зажег сам ветер и теперь носил за собой живое пламя, которое нельзя задуть. Группа у скалы не обращала на него внимания, их взгляды были устремлены на море.

Вдруг Мэри поняла, почему они не замечали сигнального огня, и этот мигающий глазок из обещания спасения для ищущего причала судна превращался в предвестника гибели. Это был ложный огонь. Ее дядя и его шайка специально укрепили его в опасном месте, чтобы заманить корабль в ловушку. В воображении девушки маленький огонек все разрастался, лучи, казалось, исходят из самой скалы, он даже изменил цвет и из белого стал желтым, как гнойная язва. Кто-то дежурил у огня, наблюдая, чтобы он не погас. Время от времени темная фигура возникала перед ним, на мгновение закрывая собою свет, после чего он снова ярко загорался. Потом фигура начала спускаться со скалы на берег; кто бы он ни был, но он явно спешил и не соблюдал осторожности, земля и камни летели из-под его ног вниз. Звук испугал людей на берегу, и впервые за все время они переключили внимание с моря на спускавшегося со скалы компаньона. Мэри видела, как он что-то кричал, сложив руки в виде рупора, но ветер уносил слова, она их не могла расслышать. На берегу его, видимо, услыхали, судя по охватившему их волнению, некоторые даже отделились от группы и бросились ему навстречу. Он снова что-то прокричал и указал рукой на морс, они побежали к волнорезам, забыв об осторожности, их топот гулко раздавался в темноте, бегущие старались перекричать друг друга. Тут один из них — это был ее дядя, она узнала его по массивной фигуре и прыгающей походке — поднял руку, требуя молчания, они все замерли, был слышен только плеск волн у их ног; они стояли вдоль берега неплотным рядом, их черные фигуры на фоне светлого песка выступали отчетливо.