Людмила Котлярова - Загадка Бомарше

Стук в дверь прозвучал столь внезапно, что Феоктистов даже вздрогнул. Кого еще принесла нелегкая, подумал он. Кипя от раздражения, он пошел открывать.

В номер вошла Аркашова.

— Добрый вечер. Можно войти? — спросила она. Ее взгляд оказался прикованным к лежащему на полу чемодану.

— Входите, чего уж там. Пришли полюбоваться на дело своих рук или слов? Не знаю, как будет точнее.

— О чем это вы? — В ее голосе послышалась искреннее недоумение.

Но Феоктистов было не до того, чтобы обращать внимания на такие нюансы.

— О вашем сне, черт бы его побрал. Оказывается ваш иллюзорный мир не так уж и нереален. Любуйтесь теперь на его воплощение.

— Мир, в котором мы живем, всего лишь дверь или окно в иной мир. В это окно можно смотреть с двух сторон. Если смотреть с той стороны, то наша жизнь тоже покажется иллюзией.

— Выходит, что иллюзия, под названием моя жизнь преподнесла мне очередную оплеуху. Но удар этот я ощутил очень реально.

— Реальность и нереальность это единое целое. Просто человек разделяет их в своем сознании. А потом мечется из одной крайности к другой.

— Ну не болтаться же на середине, когда гораздо интереснее побывать в крайних положениях. Там и чувства ярче и эмоции сильнее.

Аркашова не спускала глаз с Феоктистова.

— Да, эти крайности создают ощущение насыщенности жизни, — произнесла она. — И каждый сам выбирает, где ему находиться. Вы с вашим неприемлемым отношением к середине, парите либо в вышине, либо ползаете внизу.

— Да чепуха все это, — огрызнулся он. — И не нашим выбором определяется, где мы сейчас. Если я рожден для того, чтоб летать, я обязательно взлечу рано или поздно.

— Чтобы подняться, надо упасть. Но, оказавшись очередной раз наверху, как бы вы не старались сохранить существующее положение дел, как бы вы не цеплялись за ваши вершины, перемены войдут в вашу жизнь рано или поздно. Само нахождение на пике чувств, эмоций или событий предполагает, что через некоторое время вы перекинетесь в другую крайность. Именно перемены создают ощущения бурного потока жизни. И именно такие переходные состояния предпочитают многие люди. И вы из их числа. Вы сами выстраиваете свой жизненный сюжет. Потому, когда вы в очередной раз окажетесь внизу, мой вам совет, не тыкайте ни в кого пальцем и не обвиняйте в том, что причина ваших неудач это дело его рук или слов.

— Но ведь именно вы мне принесли дурную весть.

— Я ее не принесла, я извлекла ее из вас, — поправила она его. — Кроме того, я никак не могла ее принести, вы ведь в тот вечер сами пришли ко мне.

— Уж не за этой ли вестью я пришел?

— Возможно, что и так. Любое крупное событие начинается с мелких. В тот день вы потерпели поражение, а рассчитывали на триумф. В канун премьеры это было недобрым знаком.

— Теперь уже все равно, — махнул он рукой. — Пьеса сыграна, занавес опущен, а загадка Бомарше так и осталась неразгаданной ни им самим, ни его многочисленными потомками, ни мной. Конечно, я был слишком самонадеянным, но мне казалось, что в процессе написания пьесы я сумею прикоснуться к этой тайне, которая станет полезной и для меня и для всех, кто придет посмотреть мою пьесу.

— Как бы ни был гениален Бомарше, он разгадывал всю жизнь ту же самую загадку, которую пытаются отгадать все люди на земле. Все мы, рано или поздно, хотим понять, зачем нам дана жизнь и, что находится за ее гранью. И некоторым это удается. Жизнь и смерть — вот те две грани единого, между которыми мы все время колеблемся и которые пытаемся понять.

— Не думаю, что Бомарше хотел понять смерть. Смерть и Бомарше — вещи несовместимые. Он слишком любил жизнь и был настолько жаден до всех ее соблазнов, что вместо одной прожил сотни жизней. И в каждой из них он был безмерно талантлив, чем и обеспечил себе бессмертие.

— Да, вы правы. Бомарше все время выбирал жизнь. Ему не хватало дополняющей ее противоположности. Он так и не сумел объединить эти две крайности. А вы все время выбираете смерть. И вам, точно так же, как и ему, не удалось это сделать. Чтобы не погибнуть окончательно вы, инстинктивно выбрали Бомарше. Вы хотели научиться быть живым. Но вам опять это не удалось.

Феоктистов подозрительно посмотрел на Аркашову.

— Откуда вам это известно.

— Д остаточно взглянуть на вас, — пожала она плечами.

— Неужели это на самом деле так заметно.

— Еще как. Я хочу сделать то, что не удалось Бомарше. Я хочу предложить вам жизнь.

— Каким образом?

Внезапно Аркашова почти вплотную приблизилась к Феоктистову, положила руки ему на плечи и обняла. Их поцелуй был долгим и глубоким. Казалось, что каждый хотел передать другому всю свою витальную энергии.

Первым разорвал соединение их губ Феоктистов. Он слегка отстранился и посмотрел на нее.

— Это и есть жизнь? — недоверчиво спросил он.

— Вы правильно это почувствовали, — ответила женщина.

— Между нашим первым поцелуем и этим огромная разница. Вернее сам поцелуй, и тот и этот, одинаково хорош, а вот я сегодняшний гораздо хуже прежнего.

— Это легко поправить.

— Но ведь я вновь оказался у разбитого корыта. Кому я теперь такой нужен? Как только об этом узнала моя бывшая женушка, она не захотела иметь со мной никакого дела и быстренько укатила отсюда, предварительно вылив на меня ушат грязи. А вы отдаете предпочтение неудачнику. Вы поступаете нелогично.

— У каждого внутри своя система оценок. Я поступаю в соответствии со своей, а не вашей. Сначала был Егор — деревенский паренек, теперь вы — полный неудачник. Где же тут отсутствие логики?

— Просто ваш подход к выбору мужчин не укладывается в моем сознании.

— А зачем вам это укладывать в своем сознании, когда появляется возможность уложить в постель ту, к которой вы давно стремитесь.

— Я не могу поверить, что вы так откровенно говорите об этом. Может, вы просто шутите.

— А чем я хуже Марии Терезы, предложившей себя Бомарше в первый же вечер. Я по сравнению с ней слишком медлительна.

— Я так привык слышать от вас одни отказы, что мне действительно не верится в реальность происходящего.

— Возможно, для вас я обернусь очередной иллюзией, ни я ни вы сейчас не можем знать об этом. Это покажет время. Но то, что произойдет между нами через минуту вполне реально точно так же, как наше взаимное притяжение в данный момент. Мы пропустим его через наши тела и оставим в прошлом.

— А что же будет потом? — Он вдруг почувствовал, как возрождается в нем надежда.

— Не надо думать об этом. Пусть наше будущее само беспокоится о том, как войти в нашу жизнь. Мы же должны стремиться лишь к тому, чтобы дать возможность течь той энергии, которая переполняет нас сейчас.