Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена
— Ты не должен…
— Так будет лучше, — покачал он головой. — Звони, если что, я всегда на связи.
— И ты.
Он кивнул. Шагнул прочь.
— Андрей!
Он обернулся.
— Увидимся, Дюймовочка! — улыбнулся.
А потом ушёл.
— А Андрей почему не остался? — вышла мама.
Она тискала в руках мокрый от слёз платок.
— Потому что всё сложно, мам, — выдохнула я.
— Мать, — вышел из комнаты папа. — Отстань от ребёнка. Ей и так сейчас непросто.
— Можно подумать, нам легко, — всплеснула она руками и пошла к детям.
Папа широко раскинул руки. Я прижалась к его горячей груди.
— Только он так мог, — выдохнула я. — Вырвать из груди сердце, чтобы нам было светло. Только он мог отдать ребёнка, потому что ему здесь будет лучше. А сам… Он же совсем один, пап.
— Он так решил, — погладил он меня по спине. — И он справится. Не заставляй его чувствовать себя слабым. Позволь вынести это с честью. Он виноват…
— Он ни в чём не виноват! — отстранилась я. — Ни в чём. Он меня похоронил, но так и не женился. Ты знаешь, что значит похоронить любимого человека, знать, что уже никогда, никогда его не увидишь, но не разлюбить? Знаешь, что значит одному растить ребёнка?
Нет, я так не могу.
Я стянула с вешалки куртку, сунула ноги в кроссовки.
— Конечно, он со всем справится. Он справлялся и не с таким. Но ему не надо ничего доказывать, особенно, что он сильный. Он сильный, пап. Он — лучший. И он единственный, кто мне нужен. Дай мне ключи, — протянула я руку. — Ключи от своей машины.
— Ты же… — тревожно смотрел на меня отец.
— Ключи, пап.
Дверь подъезда хлопнула за спиной.
Я думала, Андрей уехал, но он стоял у машины.
— Я хотел попросить у тебя прощения, — сказал он. — За дом. Мне очень жаль. Очень, Ви. Я знаю, как он был тебе дорог. Ты была в нём счастлива.
— Есть только одно место на земле, где я действительно счастлива. И оно здесь, на твоей груди, — прижалась я. Он меня обнял. — Всё остальное неважно, мой Король. Места, города, миры. Забери меня отсюда в свою сказочную страну, мой Король эльфов.
— С радостью, моя Дюймовочка. Но в моей сказочной стране сыро и постоянно идут дожди. То осыпаются цветы, то отказываются работать пчёлы.
— Я люблю дожди. Мы посадим новые цветы и вместе справимся с пчёлами.
— Звучит заманчиво, — улыбнулся он. — Но тебя ведь не отпустит твой крот.
— Уже отпустил.
Разговором с Вадимом был непростым по сути, но очень простым по содержанию.
Он вернулся от Андрея каким-то другим.
«Я отменяю все свои условия, — сказал Езерский. — Сам подам документы на развод, подпишешь, как будут готовы».
Провёл по моей щеке большим пальцем: «Обещай, что будешь с ним счастлива, малыш».
И я самоуверенно заявила: «Буду!».
Андрей выгнул спину — я слишком сильно к нему прижалась.
— Что у тебя в руке?
— Ключи, — показала я. — Ключи от машины. Я собиралась за тобой ехать.
— Ты же больше не водишь машину.
— Чего только ради тебя не сделаешь, — улыбнулась я.
— Тогда садись, — открыл он мне дверь машины. — И к чёрту твоего крота.
Глава 14
Меня разбудили его губы.
— Твой завтрак, котёнок!
— Непростительное легкомыслие, — сказала я, открывая глаза, — у нас двое детей, а мы… позволяем себе завтракать в постели.
— Жду не дождусь, когда они подрастут и сами будут готовить нам завтрак, — уютно уселся он рядом.
Всё же ни с одним мужчиной, никогда мне не было так хорошо, как с ним. И это не изменилось.
Тело помнило. Сердце помнило. И не разлюбило.
— Надо поговорить с Катей, — сказала я, допивая кофе.
Он рассказал мне всё, что узнал от Рябцева про дом, про письмо. Я догадалась, что, скорее всего, его нашёл Вадим: он один ездил на пепелище, даже привёз несколько чудом уцелевших книг. Видимо, в одной из них Езерский нашёл письмо, которое дед всё же не уничтожил, и отдал Роману. Поэтому он и не верил в невинность Кати.
— Боюсь, это будет непросто, — ответил мой Король. — Она в клинике неврозов. Но это только так красиво называется, — вдохнул он. — По сути, это психушка, только очень дорогая.
— Как она туда попала? — спросила я, а сама подумала: тот редкий случай, когда выражение «психушка по тебе плачет» воплотилось в жизнь.
— Рябцев её туда положил.
— Наверное, ей там самое место. Хотя мне искренне жаль. И я по-прежнему уверена, что в моей «смерти» она не замешана.
Андрей пожал плечами.
— В клинике, где я с тобой прощался, я видел женщину. Вернее, я её не видел, только голос. И доктора, но он тоже был в маске, шапочке и очках. Вряд ли я кого-то из них узнаю.
— В принципе, и так понятно, кто организовал мою смерть, — отхлебнула я кофе и улыбнулась: по-скандинавски, по его фирменному рецепту.
— Да, он злой, подлый, мстительный, я понимал, что чёртов епископ ничем не побрезгует, поэтому боялся, что он узнает про тебя.
— Я сама виновата, что отнеслась к твоим словам несерьёзно. Я сказала Кате.
Он выдохнул.
— Ну тогда на ней всё и сходится. Поехали, — поднялся он с кровати.
— Мне надо предупредить на работе, — потянулась я к телефону.
— А мне отказаться от няни, — сделал он то же самое. — И узнай, как там наши малыши.
Я улыбнулась.
— Уже звоню.
Маму было не переслушать. Но, что с детьми всё хорошо, было слышно и без её пояснений. Они баловались за завтраком, я слышала в трубку их смех и радостные голоса.
Андрей вздохнул с облегчением. Он явно переживал, как Максим будет чувствовать себя на новом месте. Но пока всё шло хорошо.
В клинику неврозов мы приехали к обеду. Пришлось заезжать на работу, ко мне, потом к Андрею, да и путь был неблизкий.
— Сегодня хороший день, чтобы её навестить, — сказала врач, что, видимо, на его языке означало: она адекватна и готова к диалогу.
— Андрей! — подскочила Катерина ему навстречу.
Мы решили, что он пойдёт один, я осталась с врачом за односторонним стеклом, за которым нас не было видно.
Несмотря ни на что, мне было её невыносимо жаль: она всё ещё его любила, а он не любил её никогда.
Их всех было жаль: Романа, Вадима, Катю. Словно чьей-то жестокой рукой им были даны чувства к людям, которые их никогда не полюбят. И это было ужасно несправедливо. И очень грустно.
О чём Андрей разговаривал с Катей, я, к сожалению, не слышала. И говорили они тихо, и ушли в дальний конец комнаты. Говорили долго, очень долго. Потом она ушла, и он стоял, глядя в окно. Потом вернулась с конвертом.
— Ты видела женщину, что всегда была рядом с ней? — спросил Кирсанов, когда мы снова сели в машину.
— Костлявую? Конечно. Я думала, она её охраняет. Потом узнала, что она была правой рукой твоего отца и Катя сама её наняла.
— На самом деле не то, и не другое, — подал мне конверт Андрей. — То есть да, она была правой рукой моего отца, была в курсе всех его дел, но при этом была предана епископу.
— В каком смысле? — вытащила я исписанные мелким почерком листы.
— В том, что всю жизнь его любила. У них была связь.
— Неужели такого человека, как он, тоже можно любить?
Андрей развёл руками:
— А такого человека, как она?
— А он её любил? — представила я Костлявую и невольно содрогнулась.
— Трудно сказать, но он её трахал. И она была предана ему, как собака. Когда его убили в тюрьме, она… покончила с собой. И оставила вот это, — кивнул он на письмо в моих руках.
— Это что? Чистосердечное признание?
— Скорее исповедь, — кивнул он. — Я уже прочитал. И она только подтвердила мои догадки. Это она испортила тормоза в твоей машине, как и в моей. Она устроила так, чтобы я поверил в твою смерть.
— Из-за епископа? — ужаснулась я.
— Из-за Кати. Читай, — кивнул он.
— Я наивно думала, она тебя пожалела, когда отдала ребёнка, — сказала я, дочитав до конца. — Оказывается, это был лучший способ заставить тебя пропустить похороны, которых не было, уехать и не возвращаться. У неё вообще было сердце?
