Линда Ховард - Алмазная бухта

Его прикосновение было решительным и нежным, давление было именно таким, каким нужно. На подушке, в обрамлении рук, ее голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, спина выгибалась. Если до этого он дразнил ее, то это было пыткой, сладчайшей пыткой, которую можно было придумать. Кольца горячей спирали жгли ее изнутри, ее тело покрылось потом, давление то возрастало, то убывало. Ее груди были напряжены до боли. Кэлл точно знал момент, когда она не сможет больше терпеть. Он наклонился и сильно всосал ее маленький кусочек плоти, вызывая в ее горле еще один мягкий дикий звук.

Затем его рука проникла под сорочку на голое бедро. Облегчение от ощущения кожи на коже было столь велико, что она снова судорожно дернулась.

— Тише, — выдохнул он, и она постаралась, насколько могла, успокоиться, пока его теплые твердые руки двигались вверх, поглаживая ее бедра, которые раскрывшись в болезненной мольбе, потянулись к нему.

Едва прикоснувшись, его ладонь двинулась к другому бедру, доводя ее до безумия.

— Ну подожди у меня! — в ее словах, процеженных сквозь сжатые зубы, была угроза и обещание.

Он громко засмеялся, низкий, грубый звук мужского триумфа. В мозгу скользнуло осознание того, что это был первый раз, когда она слышала его смех.

— Жду с нетерпением, — сказал он напряженным голосом. Он тоже был горячим и влажным, его глаза блестели с трудом сдерживаемой страстью, лицо напряглось, губы и скулы горели. — Ты готова, милая? Дай мне посмотреть.

Легкие, дразнящие движения прекратились, он раздвинул ее мягкую плоть и нежно ввел в нее два пальца. Рэйчел издала тонкий высокий крик, ее бедра взметнулись в то время, как она трепетала на грани экстаза.

— Еще нет, — выдохнул он. — Еще нет. Держись, сладкая. Я не могу позволить тебе сделать это сейчас. Не сейчас, пока я не буду в тебе.

Его низкий грубый голос омывал ее сотрясающееся и изгибающееся тело. Тихонько постанывая, измученная этими длинными исследующими пальцами, которые ввергли ее в состояние влажной готовности, она снова попыталась высвободить свои руки, и на этот раз он позволил ей.

— Сейчас, — простонал он, поднимая сорочку вверх. Рэйчел приподнялась, стараясь помочь избавиться от мешающего предмета одежды, стащила ее через голову и бросила в комнату. Лицо Кэлла напряглось еще больше, когда он посмотрел на ее нагое тело, ее раскрасневшуюся, блестящую кожу. Его глаза ненадолго закрылись, и он стиснул зубы, чувствуя сильное движение в паху и боясь потерять контроль.

Он осторожно, оберегая плечо, перевернулся на спину и помог ей оседлать его.

— Медленно и неторопливо, — пробормотал он, его глаза блестели, словно черные огни, пристраиваясь под нее. — Спокойно, по чуть-чуть.

— Я люблю тебя, — прошептала Рэйчел с болью, закрыв глаза и вбирая его плоть в себя. Она оперлась руками о его грудь, зарывшись пальцами в руно его кудрявых полос, и опустилась на него. Издав гортанный стон, он выгнулся под ней, вцепившись руками в простыню.

— Я люблю тебя, — снова сказала она, извергая из него еще одни низкий животный звук. Он потерял контроль и схватил за бедра, буквально вдавливая ее в себя.

— Рэйчел, — простонал он, сотрясаясь. Его тело под ней было напряженным и вытянувшимся.

Она двигалась на нем, поднимаясь, скользя, падая. Теперь была ее очередь, и она исполняла первобытный танец страсти, замедляясь в моменты, когда казалось, что его или ее эмоции могут увести их за край. Она больше не чувствовала болезненной пустоты, она была полна им и глубоким чувством удовлетворенности. Время стало эластичным, растянутым, а затем и вовсе исчезло. Она забыла обо всем, кроме Кэлла. Она никогда не знала, что возможно отдавать себя так, как она отдавала себя Кэллу. Он стал безвозвратно принадлежать ей, когда она вытащила его из прибоя, а она, возможно в не меньшей степени, ему. Пока она жива, она будет его.

Она снова заплакала, но в этот раз она не замечала слез, стекающих по ее лицу.

— Я люблю тебя, — она задохнулась, а затем внезапно достигла пика, накрывая его, в то время как мягкая дрожь внутри нее взорвала мир вокруг и отхлынула, оставив их, напряженных, вдвоем, пока он хрипло не закричал и не выгнулся под ней. Позже, когда она спала в его руках, а он лежал без сна, уставившись в ночь, его лицо, как и прежде ничего не выражало, только в глазах застыло выражение отчаяния.

— Давай съездим в город, — сказал он следующим утром после завтрака.

Она глубоко вздохнула, ее руки застыли на мгновение, прежде чем она продолжила мыть последнюю тарелку. Она протянула ее ему, чтобы вытереть, чувствуя, как у нее в груди поднимается удушающий ужас.

— Зачем?

— Мне надо сделать один телефонный звонок. Я не хочу звонить отсюда.

Горло сжалось так, что она с трудом могла говорить:

— Ты собираешься позвонить мужчине, которому, как ты думаешь, можешь доверять?

— Я знаю, что могу доверять ему, — ответил Кэлл коротко. — Я ставлю на это свою жизнь.

Даже больше, он ставит на кон жизнь Рэйчел. Да, он абсолютно доверял Салливану.

— Я думала, ты собирался подождать, пока не поправишься.

Когда она повернулась, от ее глаз, затянутых застывшей болью, у него внутри снова провернулся нож.

— Собирался, пока в окрестностях снова не появился Эллис. На проверку некоторых вещей для меня и организацию у Салливана уйдет несколько дней. Я не хочу тянуть дольше.

— Салливан? Это мужчина?

— Да.

— Но тебе только вчера сняли швы, — запротестовала она поспешно, переплетя пальцы, чтобы удержаться и не заламывать руки. — Ты по-прежнему слаб и ты не можешь…

Она прикусила губу, ненавидя свой безнадежный поток слов. Аргументы не изменят его решения. И как она может говорить, что он слишком слаб, если он любил ее дважды ночью и разбудил утром, когда снова входил в нее? Она чувствовала себя больной и неуклюжей, и каждый ее шаг напоминал ей о его силе и выносливости. Он не был на пике своих сил, но даже так, он, возможно, был сильнее большинства мужчин.

Она закрыла глаза, ненавидя себя за свою слабость, за попытку уцепиться за него, когда она из первых рук знала, что это бесполезно.

— Извини меня, — сказала она спокойно. — Конечно, ты можешь. Мы поедем сегодня, если ты хочешь.

Кэлл молча смотрел на нее. Если и был момент, раскрывающий силу этой женщины, то это был он, и от этого расставание стало еще тяжелее. Он не хотел звонить Салливану, не хотел торопить тот день, когда все это должно будет закончиться. Он хотел растянуть время, насколько это было возможно, потратить эти горячие, ленивые дни, лежа с ней на пляже, узнавая мельчайшие грани ее характера и занимаясь с ней любовью, где бы они не захотели. И ночи … эти долгие, теплые, ароматные ночи, они бы лежали, переплетясь друг с другом на влажных спутанных простынях. Да, это то, чего он хотел. Только осознание того, что опасность для нее возрастала, могло заставить его сделать звонок Салливану. Его инстинкт говорил ему, что время иссякает.