Паулина Симонс - Красные листья

«Где же бутылка «Южного комфорта», которую мне подарили на день рождения? Ведь где-то же она должна быть».

Приближалось время покера, пора спускаться вниз, но ей было наплевать. Она выскочила за дверь и быстро побежала к лестнице, затем так же быстро возвратилась, взяла Аристотеля, который отнюдь не горел желанием снова выходить на улицу. Но ему все-таки пришлось выйти. И он вроде смирился, как если бы понимал, что хозяйка нуждается в компании. Они направились сквозь белую мглу на Норт-Мейн-стрит. Кристина держала путь к «Таверне Мерфи». В Хановере винного магазина не было. Бакалейный магазин Стинсона продавал шампанское и пиво, то же и в «Гранд Юнионе», но кому, черт побери, нужно сейчас шампанское или пиво? Один из барменов у Мерфи был отличным парнем, иногда у него можно было разжиться бутылочкой «Южного комфорта», если поблизости не оказывалось легавых и если, конечно, она ласково просила.

У Мерфи было закрыто. Закрыто, потому что снегопад. Она пристально вглядывалась вдоль тротуара, как будто надеялась, что откуда-нибудь явится добрый дух с бутылкой текилы [25] в руке и предложит глоток.

Кристина вспомнила, что Спенсер живет на Эллен-стрит, рядом с ВКА. Она направилась туда и встала перед трехэтажным зданием, глядя на два зажженных окна. Она не знала, его ли это окна, но только они одни были освещены во всем этом небольшом квартале. Его фамилия значилась в списке жильцов, помещенном на доске рядом со звонком. Она подумала, не нажать ли кнопку рядом с надписью «СП. О'Мэлли», но все же не решилась.

— Аристотель, — позвала она пса, который рыскал по чистому снегу в надежде, наверное, найти что-нибудь съедобное. «Как же нам с тобой плохо, на такой погоде, на таком ветру, замерзшим и несчастным. Я такая несчастная, Аристотель. А ты? Ты тоже несчастлив?»

Пес радостно помахал хвостом.

Она погладила его спину и приказала:

— Пошли. Пошли домой.

Они медленно двинулись назад, и снег скрипел под их ногами. Кристина посмотрела на голые лапы Аристотеля. Потом посмотрела на свои ноги. И начала расшнуровывать кроссовки.

— Это не очень-то справедливо, Аристотель, — сказала она. Пес остановился, услышав свое имя. Остановилась и Кристина. Сбросила кроссовки. А носки, как известно, она носила редко. Наклонившись, она подняла кроссовки и заодно поцеловала Аристотеля в макушку широкой блондинистой головы.

Начали бить часы на башне Бейкер. Но Кристина не подняла головы.

В комнате отдыха общежития Хинман, когда Кристина туда вошла, никого не было. Она посмотрела на электронные часы. Кажется, они стояли уже несколько месяцев. Неужели заработали? На них значилось 2,10. «Что это — два десять дня или ночи?» — подумала Кристина. Она налила себе пива, села и стала ждать.

Спустя несколько минут явились все, кроме Френки.

— Это чудо, что Крисси пришла раньше всех! — воскликнула Конни.

— Я-то пришла вовремя. А вот вы опоздали.

— Мы не опоздали, — сказал Джим. — Посмотри на часы.

— Вижу, — усмехнулась Кристина. — Два десять. И где же вы были, ребята?

— У Конни, — ответил Джим.

— Мы разрабатывали стратегию, как побить Френки, — сказала Конни.

Вошел Френки, снял пальто и, оглядев всех с притворной подозрительностью, спросил:

— Что, успели уже сговориться против меня?

— Прибыл наконец, — протянула Конни. — Не мог подольше задержаться?

Они уселись за один из круглых столов. Кристина сидела напротив Альберта. Он бросал время от времени на нее многозначительные взгляды, но она делала вид, что их не замечает.

— У Аристотеля лапы влажные и холодные, — сказал Альберт. — Куда ты его водила?

— Прогуляться по снегу. Ты ведь знаешь, как он любит снег, — проговорила Кристина, глядя прямо на него. — Он очень любит свежий снег.

— Давайте играть! — сказал Френки. — Выпить есть что-нибудь?

— Из существенного — ничего; это уж определенно, — отозвалась Кристина вставая. — Правда, светлый «Миллер» есть в избытке.

— Превосходно. Передай мне пива, о женщина, и давайте начинать, — сказал Френки, протягивая руку.

Кристина вложила в нее бутылку.

За игрой они никогда не шутили и никогда не возвращали свои выигрыши обратно. Альберту просто нужны были деньги. Всегда. Констанция считала, что выигрыш всегда должен принадлежать ей: а как же иначе? С Джимом было примерно то же самое. Он оставлял выигрыш у себя, потому что это было непостижимо: как это так — возвращать то, что принадлежит тебе по праву? Кристина знала, что Джим любит выигрывать. Он всегда играл очень жестко, даже зло. А Кристина выигрывала редко. Может быть, всего раза два за три года. Так что ей и возвращать-то в банку или оставлять у себя было нечего. В этой пятерке Кристина была аутсайдером.

«Не везет в картах, повезет в любви», — говорил ей, бывало, в таких случаях Френки. Джим улыбался — тогда, в те дни в прошлом, он еще умел улыбаться, — а Кристина, как всегда в такой момент, думала об Альберте, и ей хотелось сказать вслух: «На хрена мне нужно такое везение». Но она обычно тоже мило улыбалась, потому что проигрывать легко — это искусство. А она в этом искусстве достигла совершенства. По необходимости. Она была счастлива в любви и умела очаровательно проигрывать. Что, спрашивается, еще было нужно, когда сидишь в этой уютной гостиной дартмутского университетского общежития Хинман-Холл, а за окнами бушует метель?

Единственный, кто, кажется, сейчас получал удовольствие, — это был Френки. Он все время шутил, каламбурил, непрерывно жевал жвачку и выдувал из нее огромные смешные пузыри. Веселый, удачливый Френки. Его веселье Кристине не передавалось. Она чувствовала, что гнетущее, тягостное недомогание уже захватило ее всю, до кончиков пальцев.

Остальные сидели молча, прикрывшись картами, как щитами. Обычно игра у них проходила более оживленно. Кристина не знала, что беспокоит этих троих, но она знала, что беспокоит ее.

— Итак, Альберт, — вдруг сказала Кристина, после того как было сыграно десять кругов. — Хорошо вы с Френки провели время сегодня после обеда? Небось наговорились вдоволь?

Все подняли глаза. Было странно, что Кристина обращается к Альберту. Такое случалось крайне редко. И к тому же этот удивительный вопрос, с каким-то непонятным подтекстом.

Френки внимательно смотрел в свои карты. В этот момент он как раз выдул из жвачки огромный пузырь.

— Мне две карты, — произнес он и взял две карты у Альберта.

Альберт сдавал с каменным лицом. Джим тоже казался невозмутимым (как потом выяснилось, только с виду). Лишь на лице Конни обнаружились какие-то эмоции.