Линда Ховард - Рейнтри: Инферно

В действительности, это было определенной степенью крутизны. Ей понравился даже способ, которым он выразился: перестарался с заклинанием.

— И он же заставляет быстрее заживать твои раны?

Данте покачал головой, опуская амулет обратно в карман.

— Нет, это привилегия семьи Рейнтри. Когда я говорю, что быстро исцеляюсь, я подразумеваю действительно, действительно быстро. Небольшая царапина, вроде этой — просто ерунда. Исцеление более глубокой раны может занять всю ночь.

— Как ужасно для тебя, — сказала она, хмуро глядя на него. — Какие еще у тебя имеются несправедливые преимущества?

— Мы живем дольше, чем большинство людей. Не намного, но наша средняя продолжительность жизни приблизительно от девяноста до ста лет. В старости мы обычно тоже не болеем. У нас есть способность оставаться по-настоящему здоровыми. Например, я никогда не простужался. Мы не подвержены вирусным болезням. Бактериальные инфекции могут вызвать слабое недомогание, но вирусы по большей части недолюбливают наш клеточный состав.

Из всех сказанных им вещей, никогда не простывать, казалось самым замечательным. Это также означало никогда не болеть гриппом, и…

— Ты не можешь заболеть СПИДом!

— Правильно. А еще мы горячее. Температура моего тела обычно равна или выше тридцати семи и семи градусов. Погода должна стать действительно, действительно холодной, прежде, чем я почувствую дискомфорт.

— Это так несправедливо, — пожаловалась она. — Я тоже хочу не мерзнуть и не бояться СПИДа.

— И кори, — пробормотал он. — И ветряной оспы. И лишая. И герпеса. — Его глаза мерцали весельем. — Если ты в самом деле хочешь стать Рейнтри и никогда больше не страдать от заложенного носа, есть способ осуществить твое желание.

— Как? Похоронить темной лунной ночью цыпленка и обежать семь раз вокруг пня?

Он прервался с изумленным выражением на лице.

— У тебя невероятно странное воображение.

— Скажи мне! Как кто-то становится Рейнтри? Что это за ритуал?

— Он очень древний. Ты о нем слышала.

— Я знаю только про цыпленка. Ну давай, что это?

Его улыбка была медленной и горячей.

— Роди моего ребенка.

Глава 21

Лорна побледнела, затем покраснела, потом снова побледнела.

— Это не смешно, — сказала она глухим тоном, поддавшись резкому порыву беспокойно пройтись по комнате. Она подняла пуховую подушку, но вместо того, чтобы положить ее назад на диван, стояла, прижав ее к груди и уткнувшись в нее головой.

— Я не шучу.

— Ты не... нельзя заводить младенцев как средство. Люди, которые не хотят детей для себя, никогда, никогда не должны рожать их.

— Согласен, — мягко сказал он, оставляя свое место у окна и неторопливо подходя к ней, словно сегодня у него больше не было никаких дел.

— К этому нельзя относиться легкомысленно. — С его стороны было нечестно сказать: «Роди моего ребенка», как будто он именно это и подразумевал. Он не мог подразумевать этого. Они знакомы два дня. Именно так и говорят мужчины, чтобы соблазнить женщин, потому что сотни столетий назад какой-то хитрый ублюдок выяснил, что большинство женщин мечтают иметь ребенка.

— Клянусь, я отношусь к этому очень серьезно. — Его тон был нежен, когда он коснулся ее плеча, а потом скользнул ладонями на спину. Она почувствовала, как жар его кожи проник сквозь одежду. Кончиком пальца он поглаживая провел по ее позвоночнику, мягко изгоняя напряженность.

Она не подозревала, что была настолько натянута и нежный массаж превратит ее в масло. Она позволила ему прижать ее к себе, позволила своей голове удобно устроиться на его плече, потому что все, что он делал, было так хорошо. Все же... Она подняла на него прищуренный взгляд.

— Не думай, что я не заметила, как близко твои руки находятся от моих ягодиц.

— Я был бы разочарован, если бы ты не заметила. — Улыбка коснулась губ Данте, когда он прижался теплым поцелуем к ее виску.

— Не позволяй им опускаться ниже, — предупредила она.

— Ты уверена? — Слегка нажимая, он проследил пальцем шов ее джинсов вниз от пояса, одновременно массируя горячей ладонью ее ягодицы. Этот палец оставлял после себя огненный след, заставляя ее выгибаться и дрожать. Она, по меньшей мере, раз десять открывала рот, чтобы произнести «нет». Скажи она одно это слово, и он бы остановился; решение продолжать или нет принадлежало ей — но именно твердое понимание этого факта оставило это единственное слово непроизнесенным. Вместо этого она лишь чувствовала предвкушение, отчаянно задыхалась, изгибалась и цеплялась — ждала и ждала, полностью сосредоточившись на медленных ласковых движениях руки, которая неторопливо скользнула вниз, чтобы погрузиться в развилку между ног. Он нажал сильнее, его пальцы гладили сквозь джинсы вход в ее тело так, что шов слегка натирал ее плоть, мягкую и податливую.

Он привел ее к этому за два дня, начиная с того первого поцелуя у него на кухне. Терпеливо раздувал искру желания, пока та не превратилась в маленькое пламя, а затем поддерживал его мимолетными прикосновениями и еще кое-чем более сильным, чему невозможно было сопротивляться: своим откровенным влечением к ней. Она отдавала себе отчет в его действиях, замечала едва уловимые продвижения и даже оценила его мастерское самообладание. Забраться прошлой ночью в ее кровать — и не прикоснуться к ней — было дьявольски умно. С тех пор как они встретились, он вынуждал ее делать много вещей, но ни разу не попытался добиться ее ответа. Поступи он так, и она закрылась бы от него холодностью. Искра бы погасла, и она не позволила бы ей возродиться.

Его теплый рот прошелся по линии ее подбородка, неспешно покусывая и дегустируя, как будто он не хотел ничего иного и имел все время в мире, чтобы вкушать ее. Только очень твердая выпуклость в джинсах выдавала его нетерпение, а Лорна так сильно прижималась к нему, что могла чувствовать его вздрагивания и пульсацию, приглашавшие ее раздвинуть ноги и позволить ему стать еще ближе.

Потом его рот накрыл ее губы, и последние остатки сдержанности испарились. Поцелуй был твердый, глубокий и голодный, его язык погрузился в ее рот. Желание разлилось по всему телу, сделав ее теплой, уступчивой и мягкой. Его свободная рука переместилась к ее груди, нашла соски сквозь слои ткани и мягко сжала их. Теперь она полностью находилась в его власти, не сопротивлялась ни единой его ласке, и одежда, скрывающая его тело, внезапно стала раздражать. Она хотела все остальное, все, что он должен был дать ей, и со вспышкой ясности внезапно поняла, что должна сказать то, что хотела именно сейчас. Минутой позже будет слишком поздно.