Барбара Майклз - Тени старого дома

Роджер устал стучать, ожидая ответа. Он толкнул дверь и она раскрылась.

– И вы тоже здесь! – воскликнул он, сверкнув глазами на Би.

– Входите, Роджер, – сказал отец Стивен.

– Я уже вошел. Что вы говорили обо мне?

– Как обычно: хулили, оскорбляли и насмехались, – сказал отец Стивен.

– Нет. Серьезно, – настаивал Роджер.

– Мы не пришли к согласию относительно того, что предпринять, если это вас интересует, – произнесла Би.

– Изгонять духов? – На ее испуганный взгляд он ответил усмешкой. – Если взять нынешнее состояние так называемой литературы по данному вопросу, то анахронистские взгляды Стива о добре и зле имеют логическое основание. Почему бы не попытаться? Это глупо, но безвредно.

– Почему вы так уверены в этом? – спросил отец Стивен.

– Вам хотелось бы поверить в духов тьмы, не так ли? Это позволило бы вам уйти от неудобного вопроса – если Бог всемогущ и воплощает в себе добро, почему он приносит столько боли миру? Очнитесь, Стив. Нет такой вещи, как дух зла. По крайней мере, нет ничего такого, чем можно было бы управлять одним набором бессмысленных символов.

– А что вы скажете о Борли Ректори[6]? Об Элен Пуаре? О случае Иллфорта?

Эти имена были для меня все равно что греческие: я впервые их слышала, но Роджер откинулся в кресле с улыбкой, показывающей, что он вошел в привычную колею.

– Классические случаи истерии, особенно последние два. Что же касается призрака Борли...

Би встала.

– Если все это сведется к болтовне о призраках, я ухожу.

– Вы не хотите посмотреть мои фотографии? – спросил Роджер.

– Да?..

– Я хочу, – сказала я.

Роджер подождал, пока Би снова займет свое место, затем радостно сообщил:

– На самом деле они не стоят того, чтобы на них смотреть. Я получил то, что ожидал, то есть ничего.

Он показал серию расплывчатых снимков маленького помещения в склепе, где находилась латунная плита Этельфледы. Они были сделаны с помощью нового приспособления – фотокамеры, скользящей по фиксированному отрезку кривой, автоматически производя спуск через определенные интервалы времени. Другая камера, действующая при задевании привода к спусковому механизму, не сработала ни разу.

Я изучила один из снимков. Он был сделан под углом, позволяющим увидеть латунную плиту Этельфледы и соседний камень.

– Это странно, – сказала я. – Я думала, что плита плотно прилегает к полу. А эта линия между плитой и камнем напоминает щель – пространство в дюйм шириной.

Роджер небрежно взглянул на фотографию:

– Это только тень. Я говорил, что склеп не является источником явления.

– Тогда что?

– Дайте срок, моя дорогая. Подождите, пока я закончу свои исследования.

Он надеялся, что кто-нибудь попытается узнать о деталях. Но никто этого не сделал. Вскоре после этого мы разошлись. Только отец Стивен сказал:

– Пожалуйста, Би, держите меня в курсе дел. Я готов действовать по первому вашему слову.

Солнце было высоко, когда мы вышли из дома. Роджер отказался от места в машине, заявив, что он предпочитает собственный автомобиль, и поедет за нами следом.

– Жаль, что он не сделает это, – сказала Би, когда мы подошли к «мерседесу».

– Что? Не поведет машину?

– Нет, нет. Я говорю о его позиции. Для него это только интеллектуальная игра. Он не принимает это всерьез.

– Временами я тоже чувствую это, – призналась я. – Мое отношение к этому колеблется от крайней заинтересованности до полного скептицизма. И сейчас меня волнует вопрос, как добиться стабильности.

Би не стала меня переубеждать, как хотелось бы мне.

По отсутствующему нахмуренному выражению ее лица я поняла, что она думает о чем-то другом.

Как и отец Стивен, я беспокоилась за нее. Не только потому, что она персонифицировала странный феномен, тревожащий дом, но и потому, что в ней нарастала симпатия, к нему. У нее не было своих детей. Можно или нельзя было объяснить этим поведение Би, но оно не давало ключа к принятию ответных мер. Она не откроется мне. Она не считается со мной, потому что я неверующая.

Когда мы вернулись домой, Би отправилась наверх переодеться, а я – в это трудно поверить, но это правда – стояла перед большим зеркалом в холле и внимательно рассматривала себя, укладывая свои волосы множеством различных способов. Би застала меня за этим занятием, спустившись вниз. После этого она пошла в свою комнату, быстро собрала ножницы, расчески и полотенца и сделала мне стрижку.

Когда она срезала девять десятых моих волос, я с трудом узнала себя. Мое лицо выглядело огромным и до неприличия открытым. Би даже не спросила, есть ли у меня косметические средства; было очевидно, что нет. У нее была целая коллекция бутылочек, коробочек, щеточек, которые она вывалила на туалетный столик.

– Они выбросили это на распродажу, – объяснила она, роясь в куче. – Я никогда не могу устоять в таком случае перед покупкой, даже если цвета не идут мне. Мы здесь наверняка что-нибудь подберем.

Я чувствовала себя, как Сикстинская капелла с голой штукатуркой, перед тем как Микеланджело приступил к работе. Я должна сказать, что в обоих случаях результатом явилось произведение искусства. Когда я снова надела очки, мое лицо показалось мне незнакомым, но оно выглядело прекрасно.

Я восхищалась собой и благодарила Би. Потом пошла в свою комнату и стала восхищаться собой еще больше. Затем я переоделась в единственный находящийся в моем распоряжении комплект одежды, который был достоин моего лица, – ситцевую юбку и белую блузку с глубоким вырезом. Приняв позу перед зеркалом, я задумалась, что подумает Кевин обо мне, обновленной. Заметит ли он? Засмеется ли? От внезапного приступа стыдливости я снова переоделась в джинсы. Я хотела стереть и косметику, но остановилась, поняв, что очень огорчу Би. Я чувствовала себя смешной.

Кевин не явился на обед, что заставило меня почувствовать себя еще более смешной. Зато приехал Роджер. Разговор был банален и скучен. Никто из них не затронул тему, которая интересовала меня больше всего. После окончания обеда Би прогнала меня из кухни, заявив, что предпочитает убираться в одиночку. Роджер, заговорщически подмигнув и дернув головой, отвел меня в сторону.

– Что она собирается делать сейчас? – спросил он, когда мы вышли из комнаты. – Она не сказала мне. Почему она сердится?

– Она считает, что вы воспринимаете все слишком легкомысленно, – ответила я.

– Легкомысленно? Бог мой, я трачу все свое время на это. Послушайте, Энн, вы, кажется, не воспринимаете всерьез весь этот сверхъестественный вздор, который движет ею и Стивом. Можно поговорить с вами? Мне нужен отражающий экран.