Галина Романова - Завтра не наступит никогда

Может, где на нейтральной территории предложить ей встретиться? Может, в кафе пригласить? Тоже не вариант. В кошельке четыре сотни осталось.

Он даже приуныть не успел, Удалова – умница такая – догадалась, сама позвонила.

– Не спите, Геннадий Васильевич? – поинтересовалась вежливо.

– Не сплю, – пробурчал он, ругая себя за трусость.

Вот он уже и позвонить ей боится, хотя как начальник имеет полное право. А все Маша Гаврилова, вбила ему в голову, что его интерес к Удаловой вызван обыденным одиночеством, и ничем больше.

– А что делаете? – прицепилась въедливая девица. – Ужинаете? Вижу, свет горит на кухне.

– А ты, что же, под окнами моими стоишь?

– Да так, проходила мимо, – промямлила она. – У меня тут неподалеку подруга живет.

Проходить мимо можно было только от нужды великой, жил Орлов совсем даже не в центре. К тому же про подругу явное вранье, она вечно твердила, что очень одинока. Но Орлову вдруг стало так приятно, что он решился на правду:

– Это хорошо, что ты мимо проходила, троечница. А то я тут сидел и ломал голову, можно тебе позвонить или нет.

– Почему нет?

– У меня разговор есть, а из дома мне жуть как не хочется никуда. И пригласить к себе неудобно.

– Почему? – догадливым тоном поинтересовалась она.

– Вдруг ты что подумаешь, – рассмеялся Орлов. – Да и угостить мне тебя нечем. Одни макароны с тушенкой.

– У меня пицца есть. И еще помидоры, и еще… бутылка вина, – смиренным голосом отозвалась Удалова. – Так я поднимаюсь?

– Валяй, троечница.

Тут же молниеносно подсчитал, что на путь до его квартиры у нее уйдет минут пять-шесть. За это время он успеет со стола сгрести тарелку, крошки хлебные, вытереть пятна от утреннего чая. Убрать с дивана постель, засунув ее в шкаф. И носки свои собрать по углам, и брюки со стульев.

Черт, что она говорила про вино? Пицца у нее с собой, помидоры и вино еще. Факт, что специально готовилась к визиту. Не от подруги же с таким добром топает. Это… это очень позитивный фактор. Только вот бокалов у него подходящих для вина нет. Когда после ухода Ольги он фиалки мстительно в горшках засушивал, иной раз и по фужерам прохаживался, запуская их в стену. Наверное, теперь уж и не осталось ни одного. Он не проверял, незачем было. Из кружек чайных, что ли, пить?

– Я все принесла, – призналась Удалова со смущением и полезла в пакет.

Оказывается, все предусмотрела. И горячую пиццу, которую точно не от подруги волокла, и помидоры, перец и виноград принесла. Бутылка вина тоже в пакете оказалась, про которую она обмолвилась, и фужеры одноразовые на толстых некрасивых ножках.

– Я подумала и взяла на всякий случай. – Покрутив пластиковые фужеры в руках, Влада поставила их на стол. – Вдруг у вас нет.

– Вдруг и нет, – улыбнулся Орлов, с удовольствием ее рассматривая.

Нет! Ну уж нет! Не на безрыбье она ему понравилась, елки-палки. Хороша же. В самом деле хороша. И ножки, и ручки, и все к ним прилагающееся. И мордаха жуть какая симпатичная. Недаром она с волосами зализанными и в очках ходила, пытаясь себя изменить. На самом-то деле, вот как сейчас – волосы по плечам, а на ресницах тушь, – очень соблазнительной выглядела его помощница.

Ой, как бы чего не вышло, Орлов! Будто за спиной этот лизоблюд – Левин – сейчас стоял и хихикал ехидно. Словно кипятком на спину поплескивал, гад такой. И конечно же, все сразу испортилось. И настроение, и настрой гусарский, которым его, возможно, время от времени снабжал строптивый ген далеких предков.

Орлов нахмурился и в окно, как дурак, уставился, хотя там смотри не смотри, не видно ничего, давно стемнело. Влада тоже затихла, перестав резать помидоры и перец. Потом кашлянула едва слышно, будто разбудить его хотела, будто он способен был спать стоя, как лошадь, и спросила:

– Мне уйти?

– Почему? – Он даже не повернулся, хотя не хотел, чтобы она уходила, страсть, как не хотел.

– Вам неловко от моего прихода. Не надо было, наверное.

– Может, и не надо было, – кивнул он, повернулся, глянул в ее несчастное лицо и ободряюще улыбнулся. – Но раз уж пришла, не пропадать же пицце, так ведь?

– Наверное, – видно было, что она не знает, куда себя деть, но старательно держалась. – Вам в салат перец черный сыпать?

– Сыпь, что хочешь, Влада, только не смущайся ты так!

– Да, как же, – выгнула она губы обиженно. – Вы кого хотите засмущаете.

– Больше не буду. Честно. – Орлов стукнул себя в грудь и поспешил залезть в свой любимый угол за столом. – Ты давай, давай хлопочи, раз пришла, я ведь так и не поел.

– Да, а где же ваши макароны?

Она покрутила головой, пытаясь отыскать следы его одинокого пиршества. Не нашла. Она же не знала, что тарелку со слипшимися макаронами и застывшей тушенкой Орлов спрятал в духовку газовой плиты. Барышня хоть и не манерная, но все же барышня. Может ужаснуться будничному ужину старого холостяка. Хотя не такой уж он и старый, он еще о-го-го!

Так, о чем это он опять?

Пиццу она аккуратно разрезала на куски и поставила в центр стола прямо в коробке. Сбоку водрузила миску с салатом, с другого боку – тарелку с виноградом и, недоуменно поморгав, спросила:

– Вино мне тоже самой открывать?

– Ох, прости меня, троечница, – сорвался с места Орлов, пытаясь вспомнить, где же у него штопор. – Сто лет, наверное, не ужинал с женщиной. Да еще с такой красавицей!

– Ну вот вы опять! – всплеснула она руками, хватаясь за щеки.

– Что опять? – Штопор нашелся сразу в верхнем ящике стола, и Орлов тут же впился им в бутылочную пробку.

– Смущаете меня, Геннадий Васильевич. Я не красавица, я обыкновенная, – подумала и добавила, будто что-то вспомнив: – Я слишком уж обыкновенная.

– Это кто же так сказал? Тот, которого ты караулила под окнами и который со своей следующей пассией по вашим местам таскался? – Он разлил вино по пластиковым фужерам на безобразно толстых устойчивых ножках.

– Он самый. Подвел черту под всем, что нас с ним связывало, одной-единственной короткой фразой: ты, говорит, слишком уж обыкновенная. Нет, говорит, в тебе огня, Влада.

– И ушел?

– И ушел.

– А как же ум, порядочность, верность? Это что же, не котируется сейчас?

Снова вспомнилось предательство Ольги, которого он никак не мог ожидать и которое его просто с ног сбило. Странно, но сейчас, именно в тот самый момент, когда они чокнулись пластиковыми фужерами, воспоминание это не принесло ему болезненного спазма в сердце. Проскользнуло легким раздражением, будто потухающее эхо, и только. Может, Влада на него так успокаивающе действует? Или мучиться просто устал? Она же предсказывала ему, что он устанет.

– Ну, колись давай, троечница, за что пьем-то? Не просто же так ты к начальству с бутылкой пожаловала, что-то сообщить имеешь?