Наталия Ломовская - Секрет старинного медальона

– Наоборот, – ответила Оля.

Набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и выпалила:

– Поздравь меня, я беременна!

Гром не грянул, даже мужик не перекрестился, земля не разверзлась, Кирилл не завизжал и в обморок не упал. Не было даже никакой многозначительной паузы.

– Ну и хорошо, – кивнул он. Голос у него, конечно, слегка дрожал. – А можно узнать, почему у тебя такая трагичная мордочка? Ты что, полагала, что я, узнав об этом, отрекусь от тебя и от ребенка и уеду куда-нибудь в Магадан, снимите шляпу? Чтобы скрыться от алиментов?

Внезапно Оля почувствовала, что на глаза набегают слезы. Она кивнула.

– Дурочка, – мягко сказал Кирилл.

И тут Ольга заплакала.

– Ну, вот тебе раз, – расстроился Кирилл. – Да погоди, не реви. Смотри, ты в свой сок наплакала. Давай я тебе новый закажу, ладно? А себе – вина. Это событие нужно отпраздновать.

Ольга только головой замотала.

– По-твоему, не стоит? Или я еще не совершил все необходимые церемонии? Тогда пардон. Дорогая Ольга Сербинова, внучка того самого генерала-героя Сербинова! Позвольте мне изъясниться в своих нежных чувствах к вам и предложить руку и сердце. Или я должен был сначала поговорить с вашими уважаемыми родителями?

Всхлип.

– Так я не понял: вы отвергаете мою любовь? Лелька, перестань же ты реветь! Я понял, ты уже вошла в образ погибшего, но милого создания, которое будет плод любви несчастной держать в трепетных руках. Не выйдет. Придется из этого образа выходить. У тебя есть носовой платок? Да перестань же, на нас люди смотрят! И тебе вредно нервничать, в конце концов!

Это оказалось решающим аргументом. Леля раскопала в сумке «Клинекс» и высморкалась.

– Ну? Утерла носик? – спросил Кирилл. – Так идем подавать заявление или ты решила, что нам нужно проверить свои чувства и берешь год на размышление?

– Идем, – улыбнулась Ольга. – И знаешь что?

– Что?

– Я люблю тебя.

– Ну, матушка, это старая новость. Тем более, что я тоже тебя люблю и ничего оригинального ты мне, таким образом, не сказала. Завтра подадим заявление, а послезавтра устроим помолвку. То-то ребята обрадуются! Ведь столько этого ждали.

– Даже слишком долго.

В этот день они заявления подавать не пошли. Долго сидели в кафе, беседуя о своем будущем, потом Кирилл отвез Лелю домой, пояснив, что ей стоит «подумать о своей будущей жизни и решить, не совершает ли она роковой ошибки», а сам поехал к себе, чтобы «собрать кучу поклонниц и повеселиться напоследок».

Дома сварил себе кофе, переоделся и нажал кнопку автоответчика. Сообщений оказалось довольно много – от коллеги по цеху, от надоедливой волгоградской тетушки, которая в припадке старческого маразма воспылала к полузабытому племяннику родственной любовью, от… А это еще что?

– Mon cher, tu m’a oubli… Nous rencontrons encore. Je t’ettende!

И все. Ни слова больше.

– Дурацкие шутки, – сказал Кирилл умолкшему телефону. – Нет, ей-богу, что за дурацкие шутки. Не понимаю.

И в самом деле, было чего не понять. Французский язык, женский голос – звонкий, нежный и в то же время зловещий. Холодком потянуло вдоль хребта. Туманный силуэт мертвой девушки. Мертвая зыбь. Почему так качается пол? Жаклин умерла, и тело ее сожжено в крематории, и она сама уже забыта…

– Этого не может быть. Покойники не встают из своих могил, привидения выдумывают романисты и неуравновешенные люди, – говорил себе Кирилл, утирая со лба омерзительно липкий холодный пот.

Но в душе росла и крепла уверенность, что это именно Жаклин позвонила ему, это она упрекнула за измену, за забывчивость и ждет встречи. Промелькнула совершенно идиотская мысль – что, если она осталась жива? Что, если ее спасли, откачали и ничего ему не сказали? Но эта невероятная версия тут же растаяла. В это поверить было, пожалуй, сложнее, чем в выходцев с того света.

Только через пару часов Кирилл немного пришел в себя, к нему пришло решение – ясное как белый день. Ну конечно же, это сообщение – ошибка! В большом городе часто путаются номера, сбиваются линии, в телефонной трубке звучат чужие и далекие голоса незнакомых людей. Экзальтированная иностранка, позвонившая своему русскому любовнику, попала на автоответчик Кирилла. Допустим, она не поняла, что ошиблась, потому что не расслышала и не поняла приветствия автоответчика, прощебетала что-то и бросила трубку, да и дело с концом! То же мне, бином Ньютона!

Но на этом день сюрпризов не окончился. Лелька, со своей потрясающей новостью ворвавшаяся в середину рабочего дня, окончательно отвлекла Кирилла от раздумий. Что ж, это хорошо, что так вышло. Пожалуй, несколько внезапно, но к этой внезапности Кирилл должен был оказаться готов – всегда следует ожидать подобного, если связан с женщиной давно и прочно. Да и зачем он столько времени избегал женитьбы? Не все ли равно? Ложная самостоятельность, отстраненность и возможность в любой момент разорвать надоевшие отношения не так уж много стоят, когда речь идет о серьезной привязанности. По крайней мере, этот гордиев узел оказался разрубленным.

Теперь пойдут предсвадебные хлопоты… Решено было, не тратя времени даром, соединить жилплощади, приобретя одну большую квартиру, а студию оставить за Кириллом, чтобы ему было куда приходить творить и где реабилитировать свою потребность в независимости. Как молодые проведут медовый месяц – пока под вопросом, все зависит от того, как Лелька будет себя чувствовать. Но медовый месяц нужен обязательно, потом, когда родится ребенок, еще долго нельзя будет путешествовать. «Хорошо бы родилась девочка», – пришло в голову Кириллу, и он сам удивился этой мысли. Вроде бы положено хотеть мальчика, вроде бы это нормальное желание для отца. Но Кирилл видел рядом с собой именно девочку, нарядно одетую, кудрявую, веселую. Он станет ее баловать, будет звать своей маленькой принцессой и гордиться ее красотой… И будет ее рисовать, рисовать без конца – живую, плотненькую, увесистую!

И тут зазвонил мобильник. Дурацкая мелодия. Ольга ему прислала.

– Cyril, je t’ettend, vais-toi immediament, – раздалось в трубке.

– Кто ты? – спросил Кирилл, похолодев. Голос был тот же самый, что и утром на автоответчике. Стеблев не ждал ответа, но послышался тихий смешок и тот же голос произнес, вкрадчиво и нежно:

– Jackline…

Гудки.

Кирилл отбросил трубку, словно держал в руках ядовитую змею. Мутилось в голове. Мир, такой ясный и понятный, приобретал черты дешевого голливудского триллера, в нем не было места нормальным человеческим чувствам, обычным эмоциям, не было места здравому смыслу и холодному рассудку. Взгляд искал за что-нибудь зацепиться, но привычные вещи домашней обстановки выглядели холодно и враждебно – скалилась льдистыми подвесками старомодная люстра под потолком, отрешенно сверкало зеркало, и вечер заглядывал в обнаженные окна, как насмешливый соглядатай. И что-то новое, непривычное было в самом воздухе квартиры. С невероятным болезненным трепетом Кирилл понял, что это «что-то» – тонкий запах знакомых, сложных и красивых духов. В эту секунду взгляд его нашел сверкающую точку на журнальном столике, впился в нее, и Кирилл тихо охнул. Маленький одноразовый шприц, наполненный неведомой заботливой рукой, лежал на блюдце. Блюдце было – как успел сообразить Кирилл – из парадного сервиза, который стоял в полном забвении в посудной горке.