Галина Романова - Преступно счастливая

Он подошел к столу коллеги и стащил у него одно печенье. Сунул в рот, принялся жевать. И тут Гришин в кабинет входит. Волкову сделалось неловко.

— Извини, я тут у тебя печеньку взял. Вкусно.

— Да угощайтесь, Александр Иванович. — Гришин с чего-то смутился больше начальника. — У меня их много! Меня соседка угостила. Целый пакет дала с собой! Сама пекла.

По тому, как загорелись щеки Гришина и забегали его глаза, Волков понял. что соседка не старушка.

— Вкусно готовит, — похвалил он и вытащил несколько штук из протянутого Гришиным пакета. — Соседка у тебя, Сергей, что надо! Красивая?

— Да так, нормальная. Варей зовут. Недавно переехала, познакомились.

— И она уже печенье тебе печет, — закончил за него с лукавой улыбкой Волков, колдуя над чайником — ему тоже захотелось чая. — Это, капитан, она за тебя замуж хочет.

— Да ладно!

Гришин вытянул шею, испуганно вытаращился на пакет с печеньем. Будто тот был полон неприятных сюрпризов.

— Чего сразу замуж?!

Он двинул пакет подальше по столу.

— А чего нет-то, капитан? Если девушка хорошая, чего нет?

Волков с чашкой и горстью печенья вернулся на свое место, поставил чашку, положил печенье на лист бумаги по примеру коллеги. Уселся и принялся размешивать сахар в чае. Он любил сладкий чай. Даже если с конфеткой. Даже если с сахарным печеньем.

— А чего сразу замуж-то? — с непонятной обидой откликнулся Гришин. И неожиданно провел рукой у себя над головой. — Мне семейных уз за глаза хватило! Сыт этой жизнью, Александр Иванович.

— Ты, капитан, не дури, — со смешком отозвался Волков, уминая вкуснейшее печенье. — Твоя первая неудача совсем не повод отказываться жить, н-да…

— Мне и одному неплохо живется, — возразил Гришин неуверенно.

— Может быть, не стану спорить. — пожал плечами Волков, тут же вспомнив свою семью. — Одному не хлопотно живется, но…

— Но что?

— Но скудно как-то, скудно! И краски жизни не те. И эмоции. Знаешь сколько радости было у меня, когда мой Мишка первый шаг сделал! А у Машки когда первый зуб полез… Она три ночи орала, а потом зуб появился! Такой беленький, такой красивый, как из фарфора. Ее улыбка была тогда самой прекрасной улыбкой на свете. Не скажи, капитан. Семья, когда она хорошая, это славно. И имей совесть, где тебя еще накормят таким печеньем, Гришин!

И они неожиданно рассмеялись. И заговорили об убийстве Стрельцовой. Волков рассказал о том, что знал. Закончил сегодняшним визитом к Минину с возможным свидетелем. И про арест Богдана Сизова вкратце поведал.

— Значит, что спал с ней, он не отрицает?

— Нет.

— А в убийстве не сознается?

— Не-а. — Волков смахнул крошки от печенья со стола, убрал чашку за шторку на подоконник. — Говорит, мотива убивать ее у него не было.

— Это так?

— Возможно. Он говорит, что Стрельцова шантажировала его, да, шантажировала. Но толку от этого никакого. Он во всем признался своей невесте.

— Невеста подтвердила?

— Я не знаю, — недовольно сморщился Волков. — Я же не веду дело. Разговора с ее папой оказалось достаточно. Взял и жалобу накатал в прокуратуру. Кстати, капитан…

Гришин насторожился. Неужели Волкову стало известно, что он с сотрудниками в курилке обсуждал эту самую жалобу и не посочувствовал начальнику?! Даже обронил что-то типа: не надо лезть не в свое дело. Неужели донесли?!

— Я тут за всем этим отвлекся и совсем забыл спросить. — Майор уставился на подчиненного: — Ты был в архиве?

— Был.

Ну, наконец-то! И слава богу! А то уж думал, Волков и не вспомнит. Думал, что начнет сейчас ему пенять за болтливость.

— И что там узнать удалось?

— Узнал кое-что.

Гришин самодовольно улыбнулся и по примеру начальника спрятал грязную чашку на подоконник за шторку. Они всегда так делали. Сколько тут работали, так делали. Потом уборщица протирала пыль на подоконнике, подбирала их чашки, мыла и ставила на тумбочку рядом с чайником. Им же вставать и тащиться в противоположный угол кабинета всегда было лень.

— И что? Ты не тяни, капитан! А то печенькой в лоб получишь, — шутливо пригрозил Волков, откусывая от последней половину и помахивая оставшимся кусочком в воздухе. — Что сказала про Смородина?

— Про него почти ничего, — вспомнил Гришин. — Сказала, что мальчишка, невзирая на неблагополучную семью, был хорошим. Успеваемость была нормальной. Был общительным и коммуникабельным.

— И друзей назвала?

— Знаете, нет, — ответил Гришин. — Смородин общался с двумя мальчишками из детского дома.

— Кто они? Где?

— Где, она не знает. Их потом по какой-то программе куда-то перевели. В архиве на этот счет ничего нет. Так она сказала, — неуверенно закончил он.

И про себя с тоской подумал, что Волков сейчас непременно привяжется к их фамилиям. А он их не спросил! Потому что не счел нужным! И из какого детского дома они приходили на занятия в школу тридцать восемь, он не узнал. Вот так!

Конечно, пристал, а то! И головой качнул укоризненно. Но странно промолчал. Может, тоже счел это незначительным?

— А чего Ваня перевелся?

— Она утверждает, что родители затеяли какой-то жилищный обмен. И в этом причина. Пили они.

— Понятно… Что-то еще, капитан? — Волков прищурился в его сторону. — Вижу, что что-то есть!

— Ну да. Она рассказала мне, что за скандал предшествовал увольнению уборщицы Угаровой.

— Да ну! — Волков аж с места соскочил и к его столу приблизился. И не попросил, потребовал, даже приказал: — Говори!

— Угарова слыла там стукачом. И ее все ненавидели.

— Это сразу было понятно. Дальше!

— Так вот она за всеми следила, и за учениками, и за персоналом, и… даже за родителями.

— Ишь ты! — Волков оскалил зубы в странной улыбке, поднес указательный палец к губам, задумчиво произнес: — На кого-то из родителей донесла. Тот оказался влиятельным, разгорелся скандал, и ее уволили. Так?

— Ну-у-у, Александр Иванович, с вами неинтересно. — Гришин кисло улыбнулся.

— Так? — повторил вопрос Волков.

— Так.

— И кто же этот влиятельный родитель? И что натворил? Оборвал цветочную клумбу?

Волков смешно хихикнул и медленно заходил по кабинету, не забыв перед этим захлопнуть форточку. На улице было шумно, почти полдень, а в это время слушать улицу ему было просто невыносимо. Суета, гомон, рев машин. Этот шум мешал думать.

— Нет, не обрывал он клумбы. Со слов Угаровой, этот дядечка подъезжал на своем дорогом черном джипе, укрывался в кустах за баскетбольной площадкой и…

— И подглядывал за девочками, играющими в баскетбол?! — вытаращился Волков.