Эдуард Снежин - В тенетах суккуба
— Да ты не бойся! Я же не девочка больше года.
— Это я понял.
— Что девочек ломал?
— Всего пару раз по молодости, одна — первая жена была.
— Ну и как?
— Уж точно не удовольствие.
— Знаю, — вздохнула она.
— Однако, мне не по себе, прелестная акселератка.
— Да что ты заладил? На то и писька, чтобы трахаться!
— Как я завидую нынешнему молодому поколению, которое понимает это … со дня рождения.
— А моя мама костерит меня, почём зря! Блядь! — орёт, — задорно развеселилась всегда жизнерадостная нимфетка.
Тут раздался звонок в дверь. На пороге появился Фаукат и не один, а с двумя поддатыми хохотушками из своего гарема и тремя бутылками вина.
— Ба, да ты не один! И с такой девушкой, — просверлил Фаукат Дану глазами.
— А я Вас знаю! — отозвалась та, — Вы папа моей подружки.
— Ну ладно, ладно, какой я тебе папа — дядя старше, — указал на меня, сразу молодясь, татарин.
— Да я и не зову тебя папой, а я Дана! — сразу перешла тоже на «ты» и подала руку девушка.
— Ну, опять у Вадика оторва! — восхитился Фаукат, — девочки проходите — это мой друг Вадик с подругой Даной.
— Уж лучше мы дедушек поищем, что нам остаётся, — хихикнула одна из дам, в которой я признал, наконец, блондинку — подарок Феди в трудные дни, когда уехала от меня Татьяна.
— Так Люся, не выступай, — сказала вторая дама.
— Ну, Люся здесь родная, — сказал Фаукат, — Вадик — наливай!
— Поехали! — опомнился я, подымая бокал.
— Вадька, как я соскучился по тебе! — заобнимался Фаукат, — будешь на гитаре играть?
— Снимай с серванта!
Вообще-то, я знал на гитаре только четыре аккорда, что не мешало исполнять под них любые песни.
Пропели «Очи чёрные», «Я встретил Вас», есенинский «Клён — ты мой опавший», дальше пошла всякая муть, как всегда по пьянке.
— Давай весёлую! — закричали дамы.
«На солнце цилиндром сверкая,Одев самый модный сюртук,По Летнему саду гуляя,С Марусей мы встретились вдруг!»
— орала компания.
— Вадька, Вадька давай свою песню про презерватив! — закричал Фаукат.
— Так слов никто не знает, — замялся я для виду.
— Вон там у тебя слова, — вытащил Федя из серванта листки с текстом и раздал дамам.
— Песенка о розе! — провозгласил я.
Слова в песне были простые, мелодия лёгкая, последние две строчки пропевались два раза, поэтому компания дружно стала подпевать:
Я помню, как сейчас тот тёплый вечерИ нашу встречу в парке над водой.Ты ласково обнял меня за плечиИ розу подарил, мой дорогой!
Мужчин я до тебя совсем не знала.А ты слова любви мне говорил,И роза ароматы источала,Как этот запах голову кружил!
Но крепко воспитанье половоеСо мной родная школа провела.Сказала я: «Согласна дорогой мой,Купи кондом и дальше все дела».
Ты ринулся в аптеку с дрожью шибкой,А я в окно смотрела, затаясь.Там девушка с застенчивой улыбкойТебе пакет вручила, потупясь.
Потом мы занялись с тобой любовью,Шумел листвой над нами тёмный сад,А роза, уронившись к изголовьюСвой пьяный источала аромат…
Прошли года и отгремели грозы,Меня в седую даму превратив.В гербарии любимом рядом с розойХраню я, наш родной презерватив!
Последние слова прозвучали с ударением, под усиленные аккорды, все захохотали от неожиданной концовки, а Данка больше всех.
Я включил магнитолу, и толпа принялась танцевать.
— Как тебя не любить, мой поэт?! — обнимала меня Дана в танце, и я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Впрочем, как и положено хозяину, я перетанцевал со всеми дамами.
Разошлись поздно, вдрызг пьяные, я проводил Дану до дома родителей.
Утром, однако, я проснулся не в своей тарелке, и твёрдо решил не продолжать отношений с нимфеткой, мне по горло хватило подобных прелестей с Ларисой. И начинались они не менее увлекательно.
XXXII
Впрочем, Лариса не позволила бы никаких отношений с соперницей, даже при моём желании.
Она бурей ворвалась в воскресенье, захватив полами своей раскрытой шубы массу холодного воздуха с улицы.
— Что не позвонил? Мне сказали в больнице, что тебя в четверг выписали.
— Болит у меня, — притворно поморщился я, а сам подумал: «Узнала ты раньше, только протрахалась с начальником отдела».
— Сейчас вылечу!
Она сбросила свою шубу прямо на пол и утянула меня на неё.
Сопротивляться бешеному натиску фурии было невозможно.
А я и не сопротивлялся. Половой эксперимент на шубе очень удовлетворил меня, даже после незабываемой вчерашней истории.
Я только отметил, чтоб суккуб надёжно схватил меня когтистой лапой жажды непреходящих наслаждений, без всякой связи с эмоциональными привязанностями, похоже, я подарил душу Дьяволу.
Лариса, тем более, пошла в разнос. Мы перепробовали с ней массу сексуальных приёмов, из тех, что в обычной жизни называют половыми извращениями, но оторва хотела забить пресыщение, изобретая новые способы.
Я обнаружил, что она уже не может кончить при обычном половом акте.
Когда, однажды, я настойчиво трудился всеми испытанными средствами, она закричала:
— Принеси бутылку!
Я принёс поллитровую бутылку из-под коньяка.
Мы, как обычно, были слишком пьяны, чтобы отдавать трезвый отчёт в своих действиях. Я принёс пустой снаряд, точно предполагая, что ей хочется засунуть его во влагалище, но ошибся только в одном.
Когда горлышко бутылки уже скрылось внутри девичьей плоти, она закричала:
— Дурак! Суй тупым концом!
Я вынул бутылку назад и со страхом взглянул на диаметр.
— Не бойся, — успокоила Лариса, — когда рожают, ребёнок всё равно больше.
Я, всё-таки, не решался.
— Ты же не рожала…
Она выхватила бутылку из моих рук и вставила к себе наполовину.
— Ох! — простонала она, — суй дальше, я не смогу руководить своими действиями. Суй, суй! — закатила она глаза.
Я подтолкнул бутылку. Странным образом, она, к моему изумлению, вошла почти вся.
«Что значит мой хилый орган размером 16 х 4 по сравнению с вторгшимся в плоть чудовищем?!» — пронеслось в голове.
А Лариса, между тем, кончала с пронзительными криками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});