Эдуард Снежин - В тенетах суккуба

Я разлил стаканы.

— С наступающим на нас Новым Годом! — бодро подняла нимфетка стакан, — и пусть наступает на нас помягче!

Людмила немного отошла, а после стакана даже ожила.

— А где Соня? — спросила она.

— Соня заснула, — неловко поиграл я словами.

— Да ты что? Только вчера видела её, сказала, что всё хорошо у вас.

— Что было вчера, то — неправда, сказал Эпикур.

— Вадик, я всё знаю, — живо воскликнула Лариса, — так, блин, хотелось ворваться к вам и испортить злачную компанию!

— Я еле её удерживала! — реабилитировала Людмила свой контакт с девушкой.

— Мне уже ничто не кажется странным в этом мире, — махнул я рукой, — с этой оторвой и со всеми вами я продвинулся за полгода больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Тогда, может будешь третьим в нашей компании? — бесстыдно спросила Лариса.

— Только групповухи не хватает для полного счастья!

— Нет, Лариса, я так не могу! У меня есть принципы и … Гера, — испугалась Людмила.

— Ладно, девки! Будем с принципами просто пить вино.

Людмила к вечеру ушла к Гере на встречу Нового Года, а мы с Ларисой, безнадёжно бухие, завалились в постель. Честное слово, не помню, была ли у нас близость той ночью, но Новый год мы проспали точно.

Непрерывно звонил телефон сквозь сон, но подняться не было сил.

Наши отношения стали какими-то пресными. Длинная цепь расставаний и примирений приучила к наплевательскому отношению друг к другу и ко всему на свете.

— Ты разлюбил меня, — сказала как-то Лариса.

А я сидел и держался за живот, что-то не то съел и мучился от боли.

— Да какая на хрен любовь в этом сумасшедшем мире! Пора мне плюнуть на «лубовь» и заняться серьёзным бизнесом.

— Ой, интересно! А чем?

— Буду компьютерами торговать. Мне МММ договор предлагает.

— Здорово! Станем богатенькими.

— Только не с тобой! Ты всё угробишь!

— Подумаешь! Мне, между прочим, предлагает замуж Бережной, он начальник отдела. Моложе тебя и с положением.

— А слышала, что его прежняя жена повесилась? Говорят, он довёл.

— Это меня и смущает.

— Да не бойся! — расхохотался я, — ты сама, кого угодно загонишь в петлю!

— Ну и гад, же ты! Обижаешь скромную девушку.

В животе кольнула резкая боль.

— Катись ты к своему начальнику! — скривился я.

Лариса сверкнула хамелеонами и ушла.

Вечером скорая увезла меня в хирургию. Слава богу, попался чуткий хирург. Вызванный из дома, он не потащил меня сразу на операционный стол, а остался до утра, ожидая моих анализов, и раз десять подходил, даже ночью, щупал мой живот.

Всё обошлось без операции, меня хотели перевести на долечивание в терапию, но тут появился заведующий отделением, который знал меня, как электронщика и сказал:

— Будешь лежать у меня, пока не восстановишь мне радиосвязь с палатами!

— Что ж сделаю, — согласился я, — мне хотелось отлежаться от Ларисы и пьяного образа жизни.

— Чудненько! — пропел врач, — я тебя посажу на спецдиету для бугров.

XXXI

Эта задержка в хирургическом подарила мне встречу с Даной, всю историю с которой я до сих пор воспринимаю, как фантастическую.

Дана — высокая девушка с каштановыми волосами и с вечно приклеенной улыбкой. Она повредила мениск, одно колено было подбинтовано, что совершенно не портило её великолепных длинных загорелых ног под коротким халатом. Дана была молода — лет шестнадцати, семнадцати, и вокруг неё постоянно кружился хоровод её юношей-сверстников, истекающих от поллюций, таких же временных инвалидов, как она.

Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.

— А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.

— Да нет у меня бинта!

Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:

— Всё понятно, у тебя забинтован член.

Бессовестность молодого поколения не знала границ.

— Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!

— А почему ты тогда в хирургическом?

— Заведующий меня любит.

— Попроси у него для меня справку на свободный выход.

— Зачем?

— Домой буду бегать.

— И добегаешься, второе колено перешибёшь.

— А плевать, у меня ноги крепкие.

— Ноги у тебя просто … сладкие.

Она взглянула на меня, на миг погасив улыбку, а я стушевался и больше на подобные темы не распространялся.

Зато много болтал с ней о другом, занимал её от больничного безделья. Дане нравились мои рассказы, про работу с иностранцами, которую большое начальство доверило мне для освоения импортного вычислительного комплекса; про суровый, но красивый Север, где я был в командировках на ядерных испытаниях; про смысл жизни и прочее — она была любопытна и с удовольствием поддерживала любую тему.

— Знаешь, когда мы приехали в Москву для работы с англичанами, нас поселили в шикарную гостиницу для академиков.

— Так ты академик?

— Что ты — у нас всего два академика на город, а я даже не кандидат.

— За что же такая честь?

— У нас же режимное предприятие — работа с иностранцами большая редкость.

— Мне папа говорил, что он давал подписку: вообще не встречаться с иностранцами.

— И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы совсем не отстать от Америки.

— А ты знаешь английский?

— Представь, что нет. Изучал немецкий.

— А почему тебя выбрали?

— Выбрали то сначала не меня, другого — с английским, да это не помешало ему запороть контракт.

— Как запороть?

— Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.

— А ты?

— А мне пришлось выкручиваться, заменять.

— Выкрутился?

— Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, — похвастался я.

— Ого! — восторженно воскликнула Дана, — ты герой в моих глазах!

— Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.

— Лучше я поцелую тебя в щёчку.

Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.

— И где ты только загораешь зимой?

— Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе — как негритянка.

Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.

«Конечно, пришли не чаи гонять»! — усмехнулся я про себя.