Нора Робертс - Северное сияние

— Они сделали несколько снимков, — продолжала Мег, не обращая внимания на истерику Чарлин. — И я их видела. Я его узнала.

— Ты врешь! — Чарлин развернулась, схватила с полки первую попавшуюся безделушку и швырнула ее в стену. — Ты все это придумала мне в отместку! — Она хватала все подряд и с силой бросала в стену.

— За что? — Мег не смутили осколки на полу и грохот. Чарлин всегда таким способом выпускала пар. Сломать, разбить. Потом велеть кому-то прибраться. И купить новые безделушки. — За то, что ты плохая мать? И самая настоящая шлюха? За то, что ты спала с тем же мужиком, что и я, чтобы только доказать, что ты не такая старая, что тебе под силу увести у меня мужчину? Или за то, что всю жизнь твердила мне, что я не оправдала твоих ожиданий? За что именно я должна тебе мстить?

— Я тебя растила одна. Я многим жертвовала, чтобы дать тебе все необходимое.

— Жаль, что ты меня на скрипке играть не научила. Сейчас бы мне это очень пригодилось. И знаешь что, Чарлин… Речь ведь идет не о тебе и не обо мне. Речь о нем. Он умер.

— Я тебе не верю.

— Его убили. Зарубили ледорубом и оставили в горах.

— Нет. Нет, нет, нет! — Теперь ее лицо окаменело и стало таким же неподвижным и холодным, как небо, краешек которого был виден в окне. Потом Чарлин дернулась, потемнела лицом и сползла на пол. — О господи, нет! Пэт, Пэт!

— Встань, порежешься. — Мег обошла стол, схватила мать за руки и подняла.

— Мег! Меган! — Чарлин шумно дышала. Большие синие глаза были полны слез. — Он умер?

— Да.

Слезы хлынули по щекам. С воплем отчаяния она уронила голову на плечо дочери и повисла на ней.

Первым движением Мег было отстраниться, но она пересилила себя. Она позволила Чарлин приникнуть к ней и выплакаться. Мег вдруг поняла, что впервые за многие годы они обнялись в душевном порыве, ища утешения друг в друге.

Когда буря улеглась, Мег по задней лестнице провела Чарлин в комнату. Она стала снимать с нее одежду — это было похоже на раздевание куклы. Она смазала ей порезы и через голову надела ночную рубашку.

— Он от меня не уходил.

— Да. — Мег прошла в ванную, осмотрела содержимое аптечного шкафчика. Там всегда было много чего. Она отыскала успокоительное и налила в стакан воды.

— Я так его ненавидела за то, что он меня бросил.

— Я знаю.

— И ты его за это ненавидела.

— Может быть. На, выпей.

— Убили?

— Да.

— За что?

— Не знаю. — Чарлин выпила таблетку, Мег отставила стакан. — Ложись.

— Я его любила.

— Верю.

— Я любила его, — повторила Чарлин. Мег уже укутывала ее одеялом. — Я возненавидела его за то, что он бросил меня одну. Я не выношу одиночества.

— Тебе надо поспать.

— Ты побудешь?

— Нет. — Мег задвинула шторы и теперь говорила сама с собой: — Я тоже не выношу одиночества. А приходится. Когда проснешься, я тебе уже буду не нужна.

Но она осталась с матерью, пока та не уснула. Спускаясь по лестнице, Мег столкнулась с Сэрри Паркер, горничной.

— Пусть поспит. У нее в кабинете надо убраться.

— Да знаю уже. — Сэрри подняла брови. — Чем ты ее так разозлила?

— Ничем. Постарайся все убрать, пока она не проснулась.

Мег прошла в ресторан.

— Мне надо идти, — бросила она Нейту. Он догнал ее уже в дверях.

— Куда ты?

— Домой. Мне нужно быть дома. — Мег подставила лицо морозу и ветру.

— Как она?

— Я дала ей успокоительное. Как очнется — знай держись. Ты уж не обижайся. — Мег натянула рукавицы. Приложила руки к глазам. — Боже мой! Боже мой! Все было, как я и ожидала. Истерика, приступ ярости, «за что ты меня ненавидишь»! Как всегда.

— У тебя на лице порез.

— Царапина. Осколки фарфоровой собачки. Она там все расколотила. — Они шли рядом к реке, Мег дышала как-то настороженно: она следила за вырывавшимся изо рта облачком пара. — Но когда до Чарлин дошло, что я не обманываю ее, она потеряла голову. Я не ожидала такого. Она его любила. Для меня это новость. Я всегда считала, что никакой любви не было.

— Ни тебе, ни ей сейчас лучше не оставаться одной. Мне так кажется.

— Не знаю, как ей, а мне — необходимо. Дай мне несколько дней, Бэрк. Все равно на тебя сейчас дел навалится — не продохнуть. Всего несколько дней. Мне надо осмыслить происшедшее. Потом приезжай. Я тебя покормлю, в постель уложу.

— Телефоны заработали. В любой момент звони — я приеду.

— Да, можно позвонить. Но я не стану. Не пытайся меня спасти, шеф. — Она надела темные очки. — Занимайся своей мелочовкой.

Она развернулась, притянула к себе его голову и жарко поцеловала. Потом отстранилась и, не снимая рукавицы, потрепала по щеке.

— Всего несколько дней, — повторила она и направилась к самолету.

Мег не оборачивалась, но знала, что он стоит у реки и смотрит, как она будет взлетать. Она выкинула все это из головы, все-все, и взмыла над лесом, устремившись в небо.

И только когда Мег увидела дымок из трубы ее дома и собак, пулей летящих к озеру, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.

Только увидев, как с ее крыльца спускается человек и не торопясь идет вслед за собаками, Мег горько заплакала.

Руки ее дрожали, пришлось собрать волю в кулак, иначе она бы не села. Он ждал ее — человек, заменивший ей отца, когда родной отец исчез.

Она спрыгнула на лед и сказала как можно спокойнее:

— Я думала, ты вернешься дня через два.

— Да что-то меня пораньше назад потянуло. — Он вгляделся в ее лицо. — Что-то случилось?

— Да. — Она кивнула и нагнулась к собакам. — Кое-что случилось.

— Входи в дом и рассказывай.

И только в доме, в тепле, напившись свежезаваренного чаю и убедившись, что собаки тоже напоены, поведав все молча слушающему собеседнику, она окончательно сломалась и заплакала навзрыд.

ГЛАВА 11

Запись в дневнике 18 февраля 1988 года

Я стоял над облаками. Для меня это — главный миг любого восхождения. Когда стоишь на вершине, из тебя уходит вся усталость, боль и даже физические страдания, причиняемые морозом. Ты рождаешься заново. И в этом невинном состоянии для тебя не существует страха смерти или жизни. Ты не испытываешь ни гнева, ни грусти, у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только этот миг.

Ты это сделал. Ты дошел.

Мы плясали на нетронутом снегу, на высоте почти тринадцати тысяч футов, и солнце било в глаза, и ветер выводил какую-то безумную мелодию. Наши крики долетали до неба и отражались от него, и океан облаков впитывал в себя нашу безумную радость.

Когда Дарт предложил прыгнуть вниз, я чуть было не послушался. А что? Мы же почти боги!

Он не шутил. Когда я это понял, я опешил. Нет, не от страха. Давай прыгнем! Давай полетим! Мой дружок малость перебрал декса[6] — он хотел, чтобы сил до вершины хватило.