Нэнси Бартоломью - Стриптиз на гонках

Айрис снова переключила внимание на Флафи, которой уже до смерти надоели и “собачий дворец”, и его хозяйка. В данный момент бедняжка передними лапками пыталась стряхнуть с головы ненавистный бант.

— Дорогая, — воскликнула Айрис, — настоящие леди так себя не ведут! Успокойся.

Опытной рукой женщина нацепила ошейник Флафи, украшенный фальшивыми бриллиантами, на место и одновременно отстегнула поводок, который держал ее в плену. — Ну вот, возвращайся к мамочке.

Айрис бережно передала мне Флафи и встала передо мной, глядя мне в лицо покрасневшими, припухшими от слез глазами.

— Я не возьму с вас платы за услуги, — сказала она, — поскольку вы ищете убийцу моей девочки. Когда найдете, сообщите мне, я сама его убью. Я не смогла оставить дочку у себя, не могла ее спасти, но, клянусь Богом, я за нее отомщу!

Глаза Айрис вспыхнули, крупное тело затряслось от гнева, лицо вдруг стало таким красным, что я испугалась, как бы с ней не случился удар, и хотела уже звонить в Службу спасения. Но тут в комнату, шаркая, вошел Хэм, и напряжение спало.

Несколько секунд мне казалось, что сам воздух парикмахерской насыщен гневом и насилием, но это ощущение прошло так же внезапно, как и возникло, словно облачко на миг набежало на солнце и проплыло дальше, и все вокруг снова стало светлым, розовым. Опасность стала казаться мне такой же далекой, как детство Руби. Но, как и детство, иллюзия безопасности прошла очень быстро. Нам с Флафи предстояло столкнуться с большими неприятностями, я это сознавала, и разве это давало мне право втягивать в переделку моих друзей и родственников?

Глава 20

Флафи объявила мне бойкот. Мы ехали обратно по тихим улицам Уевы, по машине гулял ветер, влетавший в открытые окна, все было так же, как час назад, но у нас обеих настроение было другим. Желтый бантик улетел в окно и превратился в воспоминание, но встреча с Айрис Стоукс была, по-видимому, еще свежа в памяти Флафи. Мы с моей лапочкой думали об одном и том же человеке, и это хорошо, но если для Флафи образ Айрис был связан с ее душевной травмой, то я размышляла о другой, более серьезной беде.

Руби Ли Даймонд жила и умерла у всех на виду, как в аквариуме. Насколько я понимала, Айрис Стоукс глубоко заблуждалась, полагая, что только членам семьи было известно, чью дочь взяла на воспитание Джейн Даймонд. Да и как можно утаить такое в крошечном городишке, где все со всеми знакомы? Возможно, Руби единственная не знала того, что было известно половине города. Но сейчас об этом узнала и я, и появилась еще одна ниточка, которая могла привести к разгадке, — сумасшедший папаша Руби Ли.

Разыскать Уоннамейкера Льюиса не составило проблемы, он и сам хотел быть на виду. Автор нашумевшей картины “Посигналь, если любишь Иисуса” выбрал себе место с проницательностью профессионального торговца — в самом центре города, на перекрестке главных улиц, рядом с единственной в городе бакалейной лавкой, заправочной станцией и магазином рыболовных принадлежностей.

Студия Уоннамейкера представляла собой жалкую лачугу, где когда-то торговали медом, — во всяком случае, об этом по-прежнему извещала вывеска, болтавшаяся на честном слове на ветке дуба. Грязно-коричневое строение под проржавевшей жестяной кровлей вполне могло бы остаться незамеченным, если бы Уоннамейкер не предпринял кое-какие шаги к тому, чтобы этого не случилось.

Вся площадка вокруг домика была забита волчками и вертушками. Чего тут только не было: и вырезанные из дерева фигурки Дядюшки Сэма, выкрашенные во все цвета радуги, и огромные медведи, покрытые текстами из Священного Писания, и фирменный знак Уоннамейкера — плакаты с надписью “Посигналь, если любишь Иисуса”. Одна вертушка выделялась из общей массы и даже выступала на дорогу: это был Иисус с вращающимися руками — когда дул ветер, руки крутились. По крайней мере мне показалось, что так было задумано. Контуры ветряка действительно напоминали традиционные изображения Спасителя, но на этом сходство кончалось. У этого Иисуса был горящий взгляд, он был одет в широкую мантию, а на груди у него красовался американский флаг. Над головой Иисуса был нимб, над ним парили два ангела, один из которых держал мигающую неоновую вывеску: “Открыто. Посигналь, если любишь Иисуса”.

Я подумала, что у сестры Мэри Кэтрин много чего нашлось бы сказать по этому поводу. Перекрестившись на всякий случай, я свернула на площадку для парковки Флафи, вероятно, почуяв еще одну не слишком приятную встречу, спрыгнула с переднего сиденья и забилась в самый дальний угол.

— Каждому свое, девочка, — сказала я. — Если ты не хочешь лишний раз подстраховаться, если тебя не пугает перспектива вечно гореть в геенне огненной, можешь оставаться в машине.

Ответом мне было рычание. Я поняла, что Флафи — язычница и гордится этим.

“Остерегайтесь! — призывал большой лозунг. — Сатана повсюду! ”

— Чертовски верно подмечено, — пробормотала я. “Иоанн 3:16” — гласил другой плакат.

— Лаватини 24:7, — ответила я.

Я поднялась на террасу студии Уоннамейкера и огляделась в поисках признаков иной жизни, кроме вечной. Ветерок, влетавший в окна, лишенные стекол, медленно вращал лопасти подвешенного под потолком вентилятора.

— Есть кто-нибудь дома? — крикнула я, осторожно ступая по дощатому полу. — Мистер Льюис, йо-хо!

Я немного подождала, убедилась, что мне никто не отвечает, и поняла, что пора вернуться к машине.

— Тем хуже для вас! — обиженно проорала я. — Я люблю Иисуса.

Тишина. Все это” казалось нелепым. Если творчество Льюиса оценивается так дорого, с какой стати его шедевры торчат без присмотра перед домом? Где же охранники, которых полным-полно в модных галереях — я сама видела по телевизору?

Я дошла до машины и взялась за ручку дверцы, когда Флафи издала звук, который можно считать собачьим эквивалентом вопля ужаса.

— Его здесь нет… — Низкий глубокий голос напугал меня так, что я подпрыгнула на добрых пару футов.

Резко развернувшись, я обнаружила перед собой одного из самых огромных, высоченных темнокожих мужчин, какие мне только попадались. Великан был одет в драный комбинезон.

— Святые угодники! Матерь Божья! Вы нарочно пытались меня напугать, или у вас это само получилось?

Гигант несколько мгновений таращился на меня, словно в его большой голове мыслям требовалось время, чтобы цепь замкнулась и образовался ответ.

— Сейчас время дневного сна, — наставительно сообщил он. — Не бери ничего, и не попадешь в ад. — Он стоял неподвижно и так близко ко мне, что я чувствовала себя крайне неуверенно и неуютно. В этом странном человеке что-то было не так. А потом он вдруг улыбнулся, и прекрасная белозубая улыбка совершенно преобразила его лицо. — Иисус любит маленьких детей, — сказал он. — Возвращайся после дневного сна.