Татьяна Устинова - Близкие люди

Ингеборга была уверена, что он опять впадет в раздражение, однако Степан затянулся и помолчал, как бы прикидывая, стоит раздражаться или не стоит.

– Не знаю, – сказал он недовольно, – я не кричу на него специально, если вы спрашиваете об этом. Мы с ним друзья.

Стараемся быть друзьями.

“Хороши друзья, – подумала Ингеборга. – Один непрерывно орет, а второй от этого непрерывно плачет”.

Впрочем, пожалуй, она понимала, что имеет в виду Павел Степанов.

У них была такая семья – отец и сын. Такая, и все тут.

Наверное, она была такой всегда, даже тогда, когда мать еще не ушла от них. Они ссорились, мирились, ругались и бывали недовольны друг другом, но всегда были вместе. Они очень зависели друг от друга, и все их интересы были заключены друг в друге. Наверное, они даже и не думали, что у них могут быть отдельные жизни.

А что один вопит, а второй ревет… что ж, и так бывает.

По-всякому бывает.

– Мне нужно ехать, Павел Андреевич, – сказала Ингеборга чуточку решительнее, чем требовало подобное сообщение, потому что мысли ее вдруг приняли странное направление. – Я живу на Соколе. Это довольно далеко.

Степан торопливо поднялся со скамейки следом за ней.

– Инга Арнольдовна, – сказал он и внимательно посмотрел на свою сигарету, не правдоподобно маленькую в толстых пальцах, – вы не могли бы еще на пять минут зайти к нам… просто чтобы успокоить Ивана. Он там… рыдает из-за того, что я вас… выгнал.

Просить и даже умолять Павел Степанов умел просто виртуозно, но в этот раз спасительное умение куда-то запропастилось. От неловкости он даже носом начал шмыгать, как пятиклассник на педсовете.

Ингеборга взглянула на него с веселым изумлением. Вы посмотрите только – оказывается, он способен испытывать неловкость! Какой душевный, тонкий человек!

– Хорошо, я зайду, – согласилась она легко, – заодно я бы вызвала такси. Что-то мне расхотелось ехать на метро – Конечно! – с энтузиазмом и облегчением воскликнул Павел Андреевич, которого перестала угнетать перспектива объяснений с сыном. Он даже придержал перед ней подъездную дверь. Но на лестнице она оказалась впереди него, а потому выше, и взгляд его моментально уперся куда-то в район выпуклой попки, обтянутой плотной тканью элегантных брюк, и Павел Андреевич моментально струхнул и воровато отвел взгляд.

“Как это вышло, что я забыл, что ее нужно бояться? Почему я так поздно об этом вспомнил?!”

Сопя и топая, он обошел ее на лестничной площадке, вставил в замок ключ и дернул дверь. Открылся чистый и просторный холл, залитый уютным европейским светом, и оказалось, что Иван с тревожным и внимательным лицом стоит прямо под дверью. С ног до головы он был укутан в клетчатый плед и являл собой живое напоминание о фильме про жизнь Константина Эдуардовича Циолковского в Калуге.

– Ты что? – спросил Степан грозно. – Спятил совсем?!

Я тебе где велел сидеть?

– Ты мне велел на диване сидеть, – проговорил Иван встревоженно и заглянул отцу за спину. – Здравствуйте, Инга Арнольдовна!

– Привет, – сказала она и, к полному недоумению Степана, вышла из-за его спины и скинула свои элегантные туфли. – Волнуешься?

– Да-а, – пробасил Иван, – а папа вас догнал?

– Догнал, – согласилась Ингеборга, – давайте, что ли, чай пить, раз ребенок все равно не спит ночью.

Машинально Степан отметил, что в ее речи все-таки есть какая-то не то чтобы не правильность, а как будто своеобразие то ли в построении фраз, то ли в произнесении согласных.

Она говорила не так, как все. Очень красиво.

– Иван, – начал Степан официальным тоном, – я хотел тебе сказать, что Инга Арнольдовна… что я извинился перед Ингой Арнольдовной и она согласилась побыть с тобой вместо Клары Ильиничны. До осени.

Иван только хлопал глазами.

– Каждый день?

– Каждый день. До первого сентября.

– И в школу не нужно будет ходить?

– В школе завтра последний день, а с понедельника у вас каникулы. В школу и так не нужно будет ходить.

– А в сентябре тоже можно будет не ходить? Пап, ну пожалуйста! Ведь Инга Арнольдовна учительница, она сможет меня учить!

– Иван, я говорю тебе совсем не об этом!..

– Просто мы все лето проведем вместе с тобой, – подала голос Инга Арнольдовна, – как сегодня. Проводи меня, пожалуйста, в ванную. Я забыла, где висит полотенце, которое предназначено для рук.

Алле-оп! Пурш, кольцо!

И тигры покорно прыгают.

Степан проводил взглядом сына и прибалтийскую крысу.

Иван в клетчатом пледе был необыкновенно галантен, и она, похоже, чувствовала себя совершенно в своей тарелке.

Тигры поначалу немного огрызались, но все же дружно прыгнули в кольцо.

“Она владеет ситуацией целиком и полностью, а я не владею вовсе. Почему? Кроме того, предстоящие три месяца я буду целиком и полностью от нее зависеть.

Дело сделано – мы разместились в соответствии с порядковыми номерами, свесили хвосты до полу, сделали умильные морды, заглядываем в глаза и готовы служить. Смотрите, как ловко я хожу на задних лапах, где мой кусочек сахару?”

Иван что-то радостно щебетал в ванной. Чему он радуется, дурачок?!

– Такси? – спросил Степан в трубку. – Нам из района Маросейки нужно доехать до Сокола…

– Нет, – говорила Ингеборга рассудительно, – сейчас читать уже совсем поздно, кроме того, твой папа вызывает такси, чтобы я могла поехать домой. Если хочешь, ты можешь выпить с нами чаю.

Конечно, Иван немедленно пожелал чаю. Еще бы он не пожелал чаю, когда время было уже к одиннадцати и давно пора было спать, но никто и не собирался укладывать его, как будто все про это позабыли.

Он сидел, как взрослый, рядом с папой и Ингой Арнольдовной, которая еще вчера была совсем чужой, непонятной и страшной, как все учителя, а сегодня оказалась такой домашней и милой – совсем не похожей на Клару, которую он ненавидел! Он сидел, ему было тепло в клетчатом пледе и вдруг очень захотелось спать после всех переживаний. Он еще не очень верил в такое счастье – они, эти взрослые, обещают ему, что Клары больше в его жизни не будет! Окончательно поверить он пока не мог – мало ли что потом взбредет им в голову, может, они поругаются, ведь взрослые это очень любят, а поругавшись, вновь вернут все на свои места. Но он… надеялся, и все пережитое за этот день отступало, уменьшалось, становилось совсем не важным, и вдруг откуда-то надвинулось косматое, теплое, меховое облако, очень уютное. Потом оно повернулось, отступило и оказалось собакой колли. Колли улыбалась и подмигивала Ивану карим глазом.

У Ленки Петрушевской в их классе была такая собака, и Иван тайно и страстно мечтал о том, что у него когда-нибудь тоже будет собака колли с величественной белой манишкой на груди и широкой ухмылкой на длинной морде.