Письма проклятой - Мария Ксавьер
Казалось, что мы с сестрой идем разными путями, которые иногда пересекались между собой. Я помню, как матушка учила нас этикету, что можно делать в обществе, а чего делать нельзя, как правильно вести себя за столом, как держать осанку и женское достоинство. Но больше всего я любила слушать истории из Букингемского дворца, о жизни короля и его гордых подданных. Я слушала все очень внимательно, не пропуская ни единого слова. Наверное, это единственное, в чем мы с сестрой были схожи — нас объединяла любовь к этим историям. Как завороженные, мы сидели у матушки в ногах и слушали, впитывая все, как губки.
Когда нам было четырнадцать, я так сильно мечтала о первом бале, как я буду кружиться в вальсе, стреляя глазками. Я бегала по дому босая, изображала танец, так неуклюже, что смеялась сама над собой. Сильвия же снова морщила свой маленький нос, когда видела меня. Лишь изредка подсмеивалась надо мной. Но это больше походило на злобные завистливые смешки, нежели на невинный смех.
— Ты никогда меня не поймешь! — говорила я.
— Как и ты меня, Вивиан. — Отвечала она, на что я обычно показывала ей язык и убегала. Не хотела заразиться унылостью.
— Ты скучная, Сильвия, иди почитай еще одну книжку, может тебе веселее станет.
— Ох, Сильвия, и почему ты не такая, как твоя сестра? — качала головой матушка. А Сильвия лишь опускала взгляд обратно в книгу.
Спустя какое-то время, Сильвия все-таки нашла себе достойное занятие, которое хоть как-то могло развлечь и нас и ее саму.
Конечно, как же я забыла упомянуть это! Сильвия не была такой уж безнадежной, как может показаться. Еще в раннем детстве папа и матушка увидели, что моя сестра обладает прекрасным звучным голосом и любовью к музыке.
Чем старше она становилась, тем больше этот талант расцветал в ней. Ее голос радовал папу за ужином. Когда она пела, ее волшебный голос разлетался по дому, наполняя его жизнью. Матушка садилась за фортепиано, и Сильвия пела. Пела так, что папа невольно покачивал ногой или головой в такт. В те минуты, мне становилось спокойнее и легче.
Мою сестру ценили именно за это. Когда она пела, я видела гордость за нее в глазах родителей, и видела улыбку на лице сестры.
Моя память подводит меня, снова. Так тяжело восстановить в ней все, что для меня важно, наш смех, наши улыбки, что мы дарили друг другу. Вспомнить бы те моменты, когда мы брались за руки, и бегали по полям, вплетали в волосы цветы. Это было так редко.
Мы расцветали, становиться красивыми девушками, и наши таланты расцветали вместе с нами. Сильвия пела все лучше, стоя возле фортепиано в своем сером платье, с точеной фигурой, а матушка все еще восхищалась даром дочери. В то время как я часами крутилась возле зеркала, занимаясь своим туалетом, воображая, что я при дворе.
Я помню наш первый бал. Как же я долго ждала этого! Я помню, сколько времени я потратила на то, чтобы найти себе подходящее платье, нежно-розовое, но ужасно тяжелое. Помню цветы магнолии в своих волосах. Хотя матушка запретила мне надевать их, я ее не послушала. Я должна была выглядеть еще прекрасней, словно цветущая роза в цветнике.
И когда я посмотрела на себя в зеркало, увидела красивую молодую женщину, достойную быть при королевском дворе, достойную всего самого лучшего.
Мой первый бал! Музыка, красивые наряды, молодые джентльмены, поглядывающие по сторонам. Они рыскали глазами, высматривали себе будущих послушных жен.
Я опускала глаза, скрывала за длинными ресницами кокетливый взгляд, привлекающий всех вокруг. Иногда я ощущала на своей коже холодные прикосновения моей сестры, слышала ее томный голос — она просила меня быть сдержаннее, вести себя приличнее, остановиться, дабы не позорить любимых родителей. Но я ее и слушать не хотела.
Я смотрела по сторонам, замечала заинтересованные лица, глазеющие на меня.
Сильвия выглядела как обычно. Отстраненное лицо, ровная как струна, стоит в стороне, почти в конце залы, незамеченная никем, старалась сохранять спокойствие. Я чувствовала это, что-то в глубине моего сердца ныло, в голове будто звучал ее голос. Это был крик.
О, Сильвия, мне стоило попросить прощения у тебя, за то, что я другая, за то, что лучше, за то, что судьба или природа создали нас такими.
Боль. Что-то жжет внутри. Нет, это не может быть чувство вины! Нет! Только не сейчас. После того, что она сделала со мной! Только не после этого.
Иногда мне кажется, что я сама виновата во всем, что со мной произошло. Наедине с собой, в этой серой комнате, мне ничего не остается, как только винить себя, писать, и сокрушаться, а потом снова писать, собрав остатки воли в кулак.
На этой бумаге я пытаюсь собрать осколки моей памяти, осколки воспоминаний. Они острые, как лезвия. Кусок за куском, словно я собираю картину, картину своей жизни.
Сильвия. Ничтожная, маленькая в этом большом мире, наполненном страхами и разочарованием. А ведь она так и не смогла найти себе кого-то для танцев в тот дивный вечер. Первый в ее жизни бал. Небольшая книжечка, в которой должны быть записи ее кавалеров, была пустой. Книжечка должна быть пропитана ее горькими слезами, но сестра держалась. Она всегда была сильной, даже когда… Ее лицо не выражало совершенно никаких эмоций, лишь холодный взгляд суетливо бегал по лицам людей.
Моя же книжечка была исписана почти полностью. Каждый танец я обещала разным джентльменам. Они же все без исключения не сводили глаз с меня. Один из них даже посмел признаться мне в любви. Он так крепко сжимал мою руку, что мне стало даже немного больно. И он ходил хвостиком за мной целый вечер.
— Мисс Вивиан, пожалуйста, подарите мне и этот танец. — Говорил он, разглядывая мои волосы.
— Мне очень жаль, но этот танец я уже обещала Мистеру Томасу. — Я нежно улыбалась, хлопая ресничками, затем стремительно уходила, оставляя за собой шлейф духов белой акации. Мне лишь изредка удавалось передохнуть на балконе, и я снова шла танцевать. На самом деле я протанцевала весь вечер и стоптала свои новые туфельки.
Матушка хвалила меня, и с негодованием
