Уходящее время - Владимир Алексеевич Колганов
Пожалуй, причина нежелания сменить место прописки была в том, что, если уж совершать обмен, так исключительно для того, чтобы вернуться туда, где проходили детские и юношеские годы. Где каждый переулок, каждый дом был связан с воспоминаниями об одноклассниках и друзьях. Где подъезды, проходные дворы и подворотни хранили звук его шагов и запах сигарет, которых выкурено было тогда немало. Тимофей изредка возвращался в те места, сидел на скамейке у пруда, смотрел на лениво скользящих по водной глади лебедей, мысленно пытаясь восстановить в памяти то, что было дорого, что отзывалось в сердце радостью и болью. Но с каждым разом всё отчётливее понимал, что постепенно он здесь становится чужим, и место это скоро будет неприятно его взгляду. Вот и улицы забиты до предела иномарками, так что по тротуару даже не пройдёшь. И вычурной архитектуры дома, в изобилии, словно грибы в дождливую осень, появившиеся за эти годы. И мелкие лавчонки, маленькие ресторанчики и кафе, вечно полупустые. Здесь понемногу обустраивалась какая-то другая жизнь, непонятная и ненужная ему. Он становился здесь чужим, потому и не было ему сюда возврата.
А накануне Тимофея пригласили на собрание членов-пайщиков кооператива. Речь должна была зайти о сносе того самого забора. День был пустой, вечером и того горше – совсем нечего было делать. Поэтому и пошёл.
Актовый зал расположенной по соседству средней школы забит был под завязку, до отказа. Тимофею Петровичу давно уже, с начала девяностых, не приходилось видеть такого скопления взволнованных людей, такого яростного, могучего порыва в намерении отстоять свою единственную, неопровержимую и непререкаемую правду. Всё это ясно читалось на лицах тех, кто явился на собрание, и не было силы, которая могла бы противостоять этому напору.
Честно говоря, поначалу даже стало смешно – стоило ли огород городить из-за такой пустяковины, как забор вокруг жилого дома? В конце концов, ко всему можно приспособиться, если очень уж прижмёт. Главное, не отступать в том, что составляет основу более или менее сносного существования. Скажем, если кто-то захочет перекрыть вам воду или обесточит электрический щиток – вот тогда понятно желание пострадавшего пойти на самые крайние в отношении злоумышленника меры. Тогда любые контрдействия и любые аргументы в их оправдание можно было бы понять. В конце концов, если надо тебе вентиль на горячей трубе заменить или забарахлил автомат на том щитке, можно объяснить всё по-хорошему, не унижая гражданское достоинство своего соседа. Когда же из человека пытаются сделать покорного исполнителя чужой воли – можно ли с таким смириться? Тогда требуется стиснуть зубы, сжать кулаки и драться до победного конца.
Вот и сейчас, собрались две сотни человек на свой последний, свой решительный бой. Выберут президиум, примут повестку дня и начнутся прения. А дальше что? Да что ж ещё? Ну, для начала станут лапшу друг другу на уши навешивать! К такому странному, парадоксальному, вроде бы ничем не спровоцированному выводу Тимофей Петрович пришёл, внимательно поглядев на лица собравшихся людей. Желания драться и ни на йоту от намеченной цели не отступать – этого добра было тут в избытке, можно и до другого случая немножечко оставить. Но в то же время, упорство, не подкреплённое ясностью ума, в его понимании представляло собой не меньшее зло, чем малодушие и желание сдаться на милость победителя. Таких горе-радикалов Тимофей немало повидал на своём веку, ещё в ту пору, когда ходил на митинги противников прежнего режима. Впрочем, к презрению примешивался и некий затаённый элемент зависти. Аналитических способностей Тимофею было не занимать, но вот подняться на трибуну и объяснить собравшимся, что разрушать, не имея чёткого представления, как это будет обустроено потом, нельзя, что такие действия чреваты, что все мы рискуем оказаться в дураках – для этого Тимофею элементарно не хватало смелости и уверенности в своих силах. Да и кто бы ему там позволил выступать?
К слову сказать, около трети присутствующих в этом зале он и в глаза-то никогда не видел. Тут были и пожилые матроны с крашеными буклями, и вечные домохозяйки, мечтающие наконец-то вмешаться в политический процесс, и молодые матери с младенцами на руках, желающие оградить себя от ненужной конкуренции в борьбе за свободную скамейку перед домом, ну и, конечно же, защитницы прав обездоленных животных, то есть борцы за свободу выгула собственных собак в ближайшем парке или сквере. Словом, большинство защитников сохранения этого забора, судя по всему, составляли женщины, да ещё расплодившаяся за последние годы назойливая, всюду проникающая, кровососущая мошкара – так Тимофей называл автомобилистов.
И с какой стати его сюда занесло? С любителями торчать в дорожных пробках ему не по пути. А спорить с женщинами Тимофей не собирался, потому что так однажды для себя решил и старался неукоснительно следовать этому неписанному правилу. Суть его заключалось в том, что бесполезная трата ума не может быть оправдана даже тем, что составляет приятную основу общения с прекрасной половиной человечества. Каждому – своё! Даже если приходилось сталкиваться с вопиющей наглостью в какой-нибудь государственной конторе, он искал выход на какого-нибудь начальствующего мужика. Это впрочем, отнюдь не исключало приятных и весьма полезных бесед с облечёнными властью, в той или иной степени привлекательными дамами. Но вот что верно, то верно – до споров с ними не опускался никогда.
Тимофей краем уха слушал привычную для подобных заседаний дребедень – выборы президиума, утверждение регламента, вступительное слово… Для надёжности даже чуть прикрыл глаза. И лишь когда начали говорить по существу, словно бы ото сна воспрял, мысленно поиграл мускулами и потянулся, приводя умственный аппарат в соответствующий заданным обстоятельствам порядок.
А между тем, защитники забора, похоже, брали верх. Во всяком случае, среди выступавших эта фракция преобладала.
– Пора положить конец издевательствам над волей большинства. Сколько ещё это может продолжаться? Если кому-то не нужен наш забор, вон, тут кругом полно домов, меняйтесь. Скатертью дорога! Мы никого не держим.
– Граждане! – попыталась остудить пыл защитников забора, снизить градус дискуссии председательша. – Но так нельзя. Выступающие за снос забора такие же равноправные члены-пайщики кооператива, как и мы с вами. Вот тут я вижу немало сторонников этой идеи.
