Уходящее время - Владимир Алексеевич Колганов
Если бы заранее знать, чем всё это может кончиться, то уж, наверное, не стал бы он мелочиться и прямиком пошёл в райисполком. Только ведь райисполкомов теперь нет, а что там такое вместо них образовалось, он не знал. Да ему и не интересно было. Пенсию платят, всё ж какая-никакая прибавка образуется к зарплате – и то хорошо! А больше ничего ему от них не надо.
В общем, был самый обыкновенный, заурядный день. Да, кажется, это была суббота. Скорее по привычке, чем по надобности, с утра стал наводить порядок в доме – ну, как положено, мыл, чистил, подметал. А после обеда пришёл сосед с четырнадцатого этажа и стал агитировать за снос забора. Группа инициативных граждан предлагала ликвидировать решётчатое ограждение, которым был обнесён их дом.
Кому первому пришло в голову соорудить вокруг дома забор, он не знал. И на собрании жильцов по этому поводу тоже не был. Просто однажды, возвращаясь вечером домой с работы, обнаружил на привычном пути через лужайку непреодолимую преграду, из-за чего до подъезда добираться пришлось кружным путём.
Тимофей Петрович был, конечно, против забора. Эта железная решётка ущемляла его самосознание, грозила превратить жизнь в нескончаемую череду открываний и закрываний калитки, в оголтелый её скрип, в нудные и бесполезные препирательства с охраной, если поздно возвращаешься домой. И вообще, в воображении возникали самые неуместные, самые жуткие и неприемлемые аналогии. Только сторожевой вышки с пулемётом не хватало!
Впрочем, доводы защитников забора тоже впечатляли. Вы только представьте, говорили они ему, что по ночам здесь будет собираться «тёплая» компания и распевать под гитару разные там песни. Не дай Бог, и до похабщины как-нибудь дойдёт.
Почему «не дай Бог», Тимофей так и не понял. Старые песни он любил, только слова постепенно забывались. Да и сомнительного содержания частушек Тимофей когда-то много знал. Помнится, в молодости часто навещал подругу в театральном общежитии. Так вот однокурсник её, сын известного прежде то ли композитора, то ли кавалериста, развлекал публику тем, что патриотические тексты песен своего папаши напрочь перевирал, добавляя в них немалую толику матерного смысла. От смеха публика стонала. Тимофей тоже посмеивался, хотя ничего смешного в том не находил. Просто не хотел выглядеть чужаком среди будущей артистической элиты.
Ну а пока Тимофей Петрович предавался воспоминаниям, защитники забора продолжали агитировать. Летним днём, говорили они, к нам в озеленённый собственными руками скверик будут собираться все окрестные мамаши со своими детьми. Благо, есть чем полюбоваться и на чём культурно посидеть. Так что собственным нашим заслуженным жиличкам попросту не останется во дворе никакого места. Что тут скажешь? Пожилых жиличек Тимофею было жаль, хотя ни с одной из них он не водил знакомства. Вроде незачем было, да и не любитель он потрепаться просто так.
Вообще-то, Тимофей Петрович считал, что с этим домом ему очень повезло. Люди здесь жили образованные, что называется, умственных профессий. Например, был дрессировщик кошек и котов. Изредка встречая его в лифте, Тимофей замирал от неведомо откуда появлявшегося страха. Кто его знает, какими методами он пользуется? А вдруг возьмёт, да и загипнотизирует. Чего доброго, встанешь на четвереньки и начнёшь мяукать. Или, не дай Бог, заставит кошечку к себе для проживания принять. Кстати, интересно было бы узнать, какова судьба тех кошек, что со временем выходят у него в тираж? Увы, разъяснения на сей счёт Тимофей так и не дождался, потому что дрессировщик вскоре съехал – видимо, более приличных соседей подыскал, то же из разряда любителей котов. Здесь-то их не очень жалуют, предпочитают комнатных собачек.
В общем, хоть и считал Тимофей себя человеком необщительным, но всё же приятно ему было сознавать, что есть с кем поболтать о том о сём, само собой, лишь иногда и при удобном, подходящем случае. С другой стороны, как говорится, в семье не без урода. В последнее время Тимофей всё явственнее стал это ощущать.
Неприятности начались после того, как Тимофей отказался поддержать инициативу нескольких жильцов по сносу это самого, вставшего им поперёк горла, вконец надоевшего забора. Он рассуждал примерно так: одно дело – это мои внутренние убеждения. Но зачем же всё подряд сносить? Ему стало жаль вложенного в забор труда неизвестных ему сварщиков и изготовителей стального проката. Жаль, что это произведение дизайнерской мысли сдадут в металлолом. А между тем уже в отдалении слышались крики и посвист победивших сторонников ничем не ограниченной дворовой территории. И представлялось уже, как через пролом в заборе врываются толпы кормящих мам с колясками и грудными детьми, любители забить «козла» и ещё чёрт-те кто – малолетние проститутки, наркоманы и окрестная шпана со всего микрорайона.
Знал бы он, что сосед сверху категорически стоит за снос забора, может быть, и поостерёгся бы, не торопился вот так сразу отказать. Может быть, совсем иным оказался бы в итоге его более или менее осмысленный, свободный выбор. Ну а теперь-то что – теперь это уже стало делом принципа. И на совет соседа хорошенечко подумать Тимофей Петрович ответил резко и категорически. Уж очень это смахивало на шантаж.
Вот тут и началось! Имеется в виду то, что происходило в расположенной этажом выше, прямо над головой, квартире. Скрежет передвигаемых по кафельному полу табуреток напоминал вопли раненого африканского слона. Россыпь монет и ещё каких-то неизвестных металлических предметов гремела над головой, как пулемётная очередь, выпущенная из проржавевшего «максима». Среди ночи вдруг раздавался грохот упавшего с верхотуры на пол тела, а утренняя побудка начиналась регулярно с бомбометания в ритме «диско», причём непременно где-нибудь в басах, от чего даже тахта под ним ходила ходуном и норовила сбросить опостылевшего квартиранта. Если к этому добавить, что то и дело принималось интенсивно капать вдоль стояка в техническом шкафу, предвещая очередной потоп, которых Тимофей за время жизни в этом доме пережил немало, можно понять его желание всё это уладить.
Однако сосед нормальных человеческих слов не понимал. Тимофею казалось, что видит он перед собой матроса, идущего на штурм
