Мэри Стюарт - Девичий виноград = Дерево, увитое плющом

«Пожалуйста, не надо, не нужно…»

«Не думай, что я пытаюсь оправдать себя за то, как говорил и вел себя в последнюю ночь. Я почти дошел до последних пределов… То есть, я так думал, в общем-то, никаких последних пределов нет. — Он вздохнул. — В конце концов, я потерял голову и умолял тебя, заставлял тебя… уйти со мной из Вайтскара и Форреста, и к черту всех, включая мою жену. И ты отказалась».

«А что еще я могла сделать? Послушай, не нужно больше об этом говорить. Я же сказала, что лучше забыть. Вообще не нужно было начинать. Нужно было сразу понять, куда это заведет».

«Это ты сказала и тогда, в ту ночь, да? Чистая правда, конечно, но что касается меня, уж слишком запоздалая. Помню, ты даже пообещала не попадаться мне на глаза. — Он улыбнулся, но получилась жалкая гримаса. — И тогда я ответил, что если ты не готова поступить так, как я прошу, я никогда не хочу больше тебя видеть. О нет, — он среагировал на мое непроизвольное движение, — думаю, я сформулировал это не так грубо, но смутно помню шквал безумных и несдержанных слов на ту тему, что или ты покинешь эту местность, или я, и так как я привязан к Форресту и жене… — Он перевел дыхание. — Но, помоги мне Бог, Аннабел, мне даже не приходило в голову, что ты так и поступишь».

«Так было лучше. Ты должен видеть, что это было лучше».

«Возможно. Хотя, глядя назад, не знаю. Несомненно, в конце концов я бы повел себя как разумный смертный, и мы бы сумели найти какой-то… комфорт. В основе, я полагаю, мы оба приличные человеческие существа и ты, по крайней мере, даже не погрешила против морали. Потом, шесть лет спустя… — Он остановился и, кажется, выпрямился. — Ну, вот так. Ты была молода, я плохо себя вел, напугал и сделал тебе больно, и ты ушла. Но теперь ты старше, Аннабел. Наверняка ты теперь понимаешь немного больше, чем тогда, в моей жизни с Кристал и в причинах, которые заставляли меня так себя вести?»

«Это да, да. Дело не в том. Пожалуйста, не думай, что я… имею против тебя зуб или… что-то в этом роде. То, как я сейчас чувствую, не имеет никакого отношения к тому, что произошло тогда, попробуй поверить. — Я добавила тихо: — Что бы ни было сказано или сделано, все уже закончилось восемь лет назад. И нечего прощать… А теперь, давай притворимся, что нечего и вспоминать. Давай, Адам. С этой минуты. Лучше про это не говорить. Спокойной ночи».

Я быстро отвернулась, но его тень опять шевельнулась на траве, наклонилась как-то. Вдруг он поймал меня за руку и, не успела я опомниться, повернул к себе лицом. «Подожди. Послушай. Нет, я не могу тебя отпустить. Ты должна выслушать меня, это нечестно».

«Не вижу смысла…»

«Если нужно время, чтобы ты успокоилась, я тебя отпущу. Но я должен увидеть тебя снова».

Я сказала, задыхаясь и пытаясь вырвать руку: «Нет!»

«Что я должен сделать? На колени перед тобой встать?»

«Адам, я пыталась объяснить…»

«Боже мой, что я такого сделал, что ты так меня ненавидишь?»

«Вовсе нет. Нет, я же сказала».

«Тогда подожди минуту и послушай. Не плачь, Аннабел. Все хорошо. Только разреши… Подожди минуту и разреши сказать… Ты говоришь, что для тебя все закончилось, ты не любишь меня. Хорошо, верю. Не волнуйся, я приму это. Бог мой, как я мог ждать чего-то другого? Но ты не воображаешь, что я просто тихо отправлюсь в Западную Сторожку и ничего не сделаю по этому поводу, не так ли?»

Из-за кедра крикнула сова. «Ничего не сделаешь по какому поводу?..»

«Не попытаюсь увидеть тебя снова. — Теперь он держал меня двумя руками, немного отодвинув от себя. — Понимаешь, есть еще одна вещь, с которой мы не разобрались. Для меня это не закончилось. — Я почувствовала, что напряглась, и он тоже это заметил, потому что заговорил быстрее. — Нет, все хорошо. Я сказал, что приму тот факт, что ты хочешь забыть прошлое. Но есть еще будущее, дорогая, и ты сказала, что никого нет. Ты не можешь думать, что я отойду в сторону и ничего не буду делать теперь, когда ты вернулась. — Он неожиданно улыбнулся, и впервые в его голосе появились теплота и даже легкость. — И я недостаточно за тобой ухаживал, правда? У нас с тобой больше не будевдшйных романов, любовь моя. Больше не будет записок в старом девичьем винограде, проклятых холодных встреч при свете луны в летнем домике, когда с листьев рододендрона капает вода, а ты сердишься, что летучие мыши попадают тебе в волосы. — Он нежно меня тряхнул и улыбнулся еще шире. — Нет, теперь я буду обращаться с тобой как положено, при дневном свете, все как в книгах. Я даже начну с того, что зайду к твоему дедушке…»

«Нет!» На этот раз он, должно быть, почувствовал, что по мне прокатилась волна паники. Я вырвалась из его рук. Вот об этом-то я и не подумала. Пришла, не имея четкого представления о том, что говорить, зная только, что любовную историю восьмилетней давности нужно скрыть от Кона. Восемь лет — это долго, и мне ни на секунду не приходило в голову, что страсть сохранилась, притаилась, готова в любой момент выплеснуться… в опасность. Казалось, все так легко. Всего-то и было нужно сказать Адаму Форресту элементарную истину — что он меня не интересует, прошлое умерло и похоронено, и я хочу, чтобы так все и оставалось. Потом разговор заканчивается, давно ставшие друг другу чужими возлюбленные по-дружески и прилично прощаются… Я надеялась, более того, знала, что меня невозможно разоблачить. Но получилось так… После гладкого и слишком легкого маскарада там, где я меньше всего ожидала, я наткнулась на опасность.

Отчаянно я пыталась привести в порядок мысли. Но единственное, что присутствовало в моей голове, это убеждение, что Кон не должен знать. Даже возникло видение — я вспомнила, как он смотрел на меня у пастбища… и все время Лизины внимательные карие глаза. «Пожалуйста, — сказала я потрясенно, — ты не должен этого делать. Ты не должен приходить в Вайтскар. Пообещай, что не придешь в Вайтскар!»

«Дорогая моя, хорошо. — Улыбка исчезла, глубокая морщина появилась между бровей. — Все будет, как ты хочешь. Видит Бог, я не собираюсь травить тебя. Я пообещаю все, что угодно, только бы увидеть тебя еще. Ты не можешь попросить меня тихо уйти и ничего не делать, зная, что ты здесь, в Вайтскаре. Прежде всего, мы должны встретиться, и я, — опять проблеск улыбки, — должен принять меры, чтобы это происходило как можно чаще. Но не волнуйся. Думаю, я понимаю твои чувства и уважаю их… только не лишай меня возможности попытаться все изменить, теперь, когда мы свободны».

«Свободны? — Видения опять навалились на меня, Кон, Лиза, дедушка, Юлия… — Разве человек вообще бывает свободен?»

«Хорошая моя…»

Его тихая настойчивость приводила меня в ужас. Что-то очень похожее на панику нагромождалось внутри и прорвалось словами, которых я вовсе не собиралась говорить: «Сейчас ты имеешь в виду, что ты свободен! Думаешь, можно прогнать меня, когда это удобно, забыть на восемь лет, а потом, когда я вернулась, просто спокойно ожидать, что продолжишь с того же самого места? Ты выбираешь себе женщин в подходящее для себя время, так? Для тебя это не закончилось… Да уж понятно! Теперь, когда ты дома навсегда, а твоя жена умерла, несомненно, тебе очень удобно, чтобы я была поблизости! Так вот, это мне неудобно! Насколько просто я должна выражаться? Я пыталась сформулировать это по-доброму, но ты не воспринимаешь. Все закончилось. За-кон-чи-лось. Поэтому, не мог бы ты, пожалуйста, по-жа-луй-ста, уйти и оставить меня в покое?»