Клэр Бреттонс - С вечера до полудня

Гордон снова ощутил горечь, щемящую пустоту внутри, гнев оттого, что вмешательство Габриелы, возможно, замедлило полицейское расследование и привело к гибели Тельмы. Он снова пережил страшную боль, обрушившуюся на него в морге, где Эванс опознал тело Тельмы. Никогда ему не забыть этого. Руки и ноги ее были покрыты ссадинами, на груди и бедрах виднелись следы сигаретных ожогов. Но страшнее всего была рваная рана на ее горле.

Габриела заливалась слезами. Он провел по ее щекам тыльной стороной ладони. А стихнет ли ее боль хоть когда-нибудь?

— Мы нашли Тельму слишком поздно.

Охваченный леденящим страхом, Гордон стиснул плечи Габриелы.

— Ты ее видела?

Она кивнула и прижалась к его груди.

— Я кое-как написала, что это не бар, а улица. Мы поехали туда, и я указала дом. Потом Шелтон велел мне оставаться в машине, но я не послушалась.

— Ты пошла за ним? — Глаза Гордона налились слезами, и он поспешил опустить веки. — О Габи…

Изнемогая от стремления уберечь, защитить девушку, он так прижал ее к себе, что она чуть не задохнулась в его объятиях.

— Не знаю, что было дальше. Помню только, как вошла в эту жуткую комнату и увидела ее на постели. — Габриела задрожала всем телом. — Очнулась я в институте доктора Иды Хоффман. Мне сказали, что я два дня была без сознания.

В голосе ее уже не слышалось никаких эмоций, он стал тусклым и невыразительным. От этого неестественного спокойствия Гордону стало не по себе. Он понял, что Габриела уже видела этот сон раньше, и не один раз. Но он пока еще не уяснил, что заставляет ее так страдать — то, что она выдавала себя за экстрасенса и этим замедлила расследование, или то, что, будучи экстрасенсом, совершила ошибку, которая стала причиной гибели Тельмы. Но в том, что страдания Габриелы глубоки и искренни, он уже не сомневался. Ведь она, в отличие от него, видела Тельму не в стерильном морге, а в том жутком месте, где несчастная мучилась и умерла.

Гордон от всего сердца жалел, что его не было тогда рядом с Габриелой, что он не мог разделить с ней ее страдания, помочь ей справиться с невыносимым горем. А она страдала не меньше, чем Эванс. Бедный Эванс! Ведь Тельма была его женой. Подумать только, увидеть свою жену замученной до смерти! Такое может сломить человека на всю жизнь…

К его горлу подступили слезы. А Эванса горе и впрямь раздавило. Тем рождественским утром он сказал Гордону, что без Тельмы жизнь для него потеряла всякий смысл, что она была в его жизни всем, что лучше бы он умер вместе с ней. Только много позже Гордон догадался, что это был крик о помощи… но он его не услышал.

Слепо глядя в потолок, он сказал Габриеле то единственное, что только и мог сказать ей сейчас:

— В том нет твоей вины.

— Нет, это я виновата.

— Почему?

— Я совершила ошибку, и Тельма погибла.

В комнате повисла гнетущая тишина. В окно монотонно стучал дождь. По стеклам, поблескивая в отсветах фонаря, катились крупные капли.

Габриела винила себя в смерти Тельмы. А он, Гордон, винил себя в смерти Эванса, и эта вина была куда значительней, ибо к ней добавилась еще и ложь. Он все время лгал Габриеле. И сейчас, сидя рядом с ней на постели и держа ее в объятиях, он наконец сумел уловить ту мысль, что с самого начала витала где-то в глубине его разума: она ни разу не солгала ему. Единственное, чего она не открыла ему, — это имя Тельмы. Но во всем остальном она была с ним предельно откровенна. А он?

Гордон почувствовал страстное желание рассказать ей о Тельме и Эвансе, о проведенном им расследовании длиною в год. Слова сами просились ему на язык, но он не позволил им сорваться с губ. Как ни жгла его истина, но он не мог открыться ей теперь. Слишком поздно.

Хотя все указывало на то, что Габриела и впрямь экстрасенс, Гордон все еще не был в этом уверен. Она ведь, рассуждал он, вполне могла найти какие-то косвенные улики, указывающие местопребывание Тельмы, и выдать их за видения. Может статься, Шелтон о чем-то проболтался ей, позволил зацепить кончик ниточки, а ей большего и не требовалось, она ведь все схватывает на лету. Но сейчас ее давило чувство вины. Она отчаянно нуждалась в ком-то, кто разделил бы с ней ее ношу. И хотя у Гордона не было на то никакого права, но ему до смерти хотелось стать этим кем-то.

Потянувшись, Габриела с трудом открыла глаза. Комната утопала в солнечном свете. Но она чувствовала себя хуже некуда. Голова болела, в желудке какая-то тяжесть. И тут к ней вернулись воспоминания прошлой ночи. Гордон! Она рассказала ему про Тельму.

Застонав, она повернулась на бок. Руки ее дрожали. Если он до этой ночи не пришел к выводу, что она полная размазня, то теперь уже наверняка убедился в этом.

Тут она вспомнила о девочке, сбросила одеяло и соскочила с кровати. С кухни доносился какой-то странный запах, явно не кофе. Значит, Гордон остался здесь на всю ночь. Следовало бы, конечно, устроить ему хорошую головомойку, но, правду сказать, ее радовало это. Он успокоил ее после того кошмара. В его объятиях она чувствовала себя так надежно и безопасно, что вскоре снова уснула. А обычно после такого сна она плакала всю ночь напролет.

Она прошла в кухню. Гордон стоял у плиты и что-то помешивал в кастрюле. Не думая, она обвила его руками и прижалась щекой к спине.

— Доброе утро.

— Доброе утро. — Повернувшись, он ласково чмокнул ее в лоб, а потом смерил неодобрительным взглядом. — Тебе следовало поспать подольше.

Габриела достала из буфета чашки. Руки страшно болели, и она, не удержавшись, тихонько вскрикнула. Гордон налил что-то в одну из чашек.

— Это кофе? — Габриела не скрывала сомнения.

Гордон улыбнулся.

— Да, он самый. — Взяв за плечи, он легонько подтолкнул ее к столу. — Садись. Завтрак готов.

Послушно опустившись на стул, Габриела во все глаза уставилась на Гордона. Что сейчас, утром, что поздней ночью, что днем — он всегда выглядел одинаково великолепно. Она даже надулась. Так просто нечестно. Она чувствует себя сейчас ходячим трупом, а выглядит, надо думать, драной кошкой. А он цветет себе как майская роза.

Габриела смахнула с лица спутавшиеся после сна волосы.

— Спасибо тебе, Гор.

Продолжая помешивать в кастрюле, он изогнул бровь.

— За что?

— Конкретно? — А вдруг ей повезет, вдруг он не станет уточнять? Это было бы весьма благородно, даже милосердно с его стороны, особенно учитывая, что она еще не выпила кофе.

Он кивнул.

Не повезло. Габриела вздохнула и поморщилась: свет бил в глаза.

— За то, что посидел со мной ночью. — В горле у нее засаднило, глаза защипало. Он был с ней так чуток, так нежен. И как ни пытался скрыть навернувшиеся ему ночью на глаза слезы, но она видела — ее горе растрогало его. — За то, что не предал меня, как Том и Стенли, как мой отец.