Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая - Мария Мирей
– Я отлично знакома с правилами этого дома и этикетом в том числе. Но позволь узнать, что заставило тебя думать, будто я здесь нахожусь в роли прислуги?– Рассматриваю ее идеальную молочную кожу, гладкие белокурые волосы, душа в себе ревность, стремительно разворачивающуюся в моей груди.
– А в роли кого же еще?– Улыбка кривит ее явно накаченные губы, показывая, словно хищница белые идеальные зубки.
– Я думаю, нужно задать этот вопрос Владу. И если он все же отпустит меня, – не знаю, что на меня нашло, и какой бес вселился, но я отчаянно хотела поставить эту стерву на место, выделив последние два слова, указав, что я здесь только потому, что именно Влад этого хочет, – то мы с сыном, с огромным удовольствием покинем это место.
– Ты, что же тварь, хочешь сказать, что он держит тебя здесь насильно?– Закричала она, брызжа слюной.
– А разве это не очевидно, – спокойно произношу, невозмутимо глядя ей в глаза.– Ты мне вот что скажи, как ты позволяешь своему мужу, держать в доме любовницу с его же сыном? – Выпалила я, в слепом рвении причинить ей боль, ту самую, которая сжирает меня, с тех самых пор, как я увидела ее. Я хотела, чтобы она захлебнулась ею, и поэтому продолжила добивать, не думая о последствиях, которые не заставили себя долго ждать.– Или же ты настолько в скверном положении, что вынуждена помалкивать, пока он страстно имеет любовницу в беседке сада, и делать вид, что все в вашей семейной жизни в полном порядке, и у вас царит глубокая вечная любовь?– Продолжала, спокойно чеканя каждое слово, не замечая в ее лице перемену.
–Знаешь когда Влад был моим мужем, он себе такого не позволял, наоборот…– Договорить я не успела, потому что эта стерва нагло, с идиотским визгом вцепилась мне в волосы, и повалила на пол. В первое мгновения, чувствуя пронзительную боль в голове, я растерялась, поскольку ни разу в жизни не дралась с девчонками. Я была тихим спокойным ребенком, обходила острые углы в общении со сверстниками, и старалась отмалчиваться, чем драться, глотая обиды и оскорбления. Но сейчас словно кто – то другой сидел во мне, и подначивал дать сдачи. Не знаю, как мне удалось извернуться, оставив порядочный клок волос в ее руках, и усесться на нее сверху. Замахнувшись, я принялась хлестать ее по лицу, вымещая на ней всю свою накопившуюся злость и боль, пока меня не сдернули с нее, высоко подняв в воздух.
Мне не надо было гадать, кто это, потому что только один человек может так прикасаться – напористо, сильно, и одновременно нежно. На последнем слове, мысленно чертыхнулась, пытаясь взять себя в руки.
В голове звенело, тело бьется мелкой дрожью, дыхание сбилось, ладони горят от хлестких ударов, и весь озлобленный вид Влада примчавшегося на бабские крики, поначалу меня совсем не испугал, а наоборот, раззадорил еще больше. И дав волю своему гневу, я бросилась на него, хлеща теперь уже его, оторопевшего, в изумлении раскрывшего рот.
– Да успокойся, черт возьми, уже, – скрутив меня в секунду, швырнув на низенький диван под стенкой, поспешил на помощь своей стерве, бережно поднимая ее с пола, убирая нежным жестом с лица растрепанные волосы. Меня этот факт чрезвычайно задел, и я позорно зарыдала, закрыв лицо руками. Вскочила, и бросилась прочь, наверх, в свое уединение, к своему сыну.
Но замерла как вкопанная за углом, уже поставив ногу на первую ступень, едва до моих ушей долетел тусклый всхлип этой поганки.
– Выгони ее, Влад, прошу тебя, посмотри, что она со мной сделала! Ты не можешь так поступать со мной! Зачем ты привез в наш дом свою любовницу и сына? Что мешало тебе пристроить ее где-нибудь подальше от меня, от нас?– Задыхаясь, говорила она, не забывая жалобно всхлипывать, давя на жалость. От ее слов у меня холодок побежал вдоль позвоночника, и я напряглась, боясь пропустить ответ Влада. Но он молчал, держа в напряжении не только ее, но и меня, притаившуюся за открытой дверью.
– Влад… Ты слышишь меня? – Хороший вопрос, меня он тоже очень интересовал.
– Это не мой ребенок.
– Но она сама мне об этом только что сказала! Она высмеяла меня за то, что ты притащил их в наш дом!
– Ян, я разберусь, ладно? Тебе не о чем переживать. Иди наверх и приведи себя в порядок.
–Ты накажешь ее?
– О, можешь даже не сомневаться!
Дальше я слушать не стала, поднялась наверх, сгорбившись словно старуха, под гнетом обиды и горечи. Артём еще сладко спал, и поправив ему одеялко, я вышла на балкон, стараясь успокоиться. Руки тряслись и горели от ударов, пульсируя от боли и напряжения. Глубоко вдыхая свежий весенний воздух, я потихоньку взяла себя в руки, сгорая от стыда за проявленную агрессию. Я ругала себя за то, что опустилась до уровня базарной бабы, чувствуя, как горит щека, да еще и при Владе. И синяк наверняка будет, мысленно представив, как буду ходить с таким украшением, застонала. Мне не давала покоя мысль, что Влад уже устроил свою жизнь, и может быть даже любит эту… свою Яну. Но как же тогда пошедшая ночь? Разве он не пылал? Я же чувствовала его дикий голод и горячий отклик. Его боль и… нежность, хоть это и не самое подходящее слово для того что происходило под покровом ночи в саду. А может он со всеми такой пылкий, и я придумываю того чего нет?
Окончательно запутавшись, я направилась в комнату, да так и замерла на пороге. Влад стоял возле кроватки и смотрел на спящего малыша. По его лицу ничего не возможно было прочесть, он всегда мастерски скрывал свои эмоции и чувства, или же надевал такую маску, какую требовали сложившиеся обстоятельства.
Подняв на меня отстраненный взгляд, поманив пальцем за дверь, вышел, не сомневаясь в том, что я последую за ним.
Первое мое желание было закрыть за ним дверь на ключ, пусть манит пальцем свою Янку, но рассудив, что все же поговорить необходимо, я, сцепив зубы, и поправив растрепанные волосы все же последовала за ним.
Влад ждал меня в коридоре, в одних легких домашних штанах и наполовину застегнутой темной рубашке, скользнув по мне взглядом с
