Флакон смерти №5 - Антон Валерьевич Леонтьев
Могла бы взять к себе, но ведь Павлик, как она теперь знала, терпеть не мог домашних животных.
В итоге она позвонила в приют для бездомных животных, дождалась, пока оттуда кто-то приедет и заберет кошек старушки, а потом отправилась восвояси.
Что же, смерть не заставила себя ждать – та самая смерть, которая пахла прелыми ландышами.
Вот и теперь тот же самый запах, только гораздо более сильный и интенсивный, чем даже в случае со старушкой-кошатницей, которая умерла через считаные часы после того, как она у нее побывала!
Зоя заметила двух женщин, молодую и средних лет, которые вошли в кафе и уселись за один из свободных столиков. Запах прелых ландышей явно шел от них.
Девушка не могла отвести от них глаз, пытаясь понять, которая из них пахла ландышами. То есть смертью.
Внезапно она заметила между ними рыжеволосую голову ребенка, мальчика лет пяти. Тот, громко смеясь, потребовал у мамы и бабушки мороженого.
И тут Зоя поняла: нет, прелыми ландышами пахла не бабушка и не мама. Прелыми ландышами пах рыжеволосый мальчик.
Он пах смертью.
Зоя оцепенело сидела, не зная, как ей поступить. Подойти к женщинам и сказать, что… Что над их малышом нависла смертельная опасность?
Однако на больного, к тому же тяжело больного, мальчик, громко смеющийся и уже поглощающий большую порцию мороженого, не походил.
Он уронил один из шариков, темно-красный, на стол, и Зоя вспомнила, что сама так же уронила шарик малинового мороженого на асфальт во время своего ночного любовного променада по набережной с Антоном.
Как и в тот раз, это походило на кровавую кляксу.
Мальчик, вероятно, заметив на себе пристальный взгляд Зои, вдруг показал ей язык. Мать и бабушка принялись его увещевать, а Зоя отвернулась.
От аромата прелых ландышей разрывалась голова, и она все еще понятия не имела, что же ей делать.
Поэтому она просто сидела и молчала, понимая, что не в состоянии принять верное решение. Да и было ли в подобной ситуации верное решение?
Заметив, что бабушка мальчика поднялась и направилась в сторону дамских комнат, Зоя последовала за ней.
Там, стоя у рукомойника и глядя в зеркало на свое бледное, измученное отражение, она дождалась, пока к ней присоединится бабушка мальчика.
Та, пуская воду, приветливо заметила:
– Вы уж извините, что наш Антоша вам язык показал, но он такой живой, такой непосредственный…
Мальчика звали Антоном. Как и ее любимого, который был мертв.
– Это ваш внук? – произнесла хрипло Зоя, и женщина с явной гордостью ответила:
– Да, сынок моей дочери! Вы с ней знакомы?
Девушка отрицательно качнула головой, понимая, что даже здесь, в женском туалете, ощущает запах прелых ландышей.
Тот запах, который источал рыжеволосый пятилетний мальчик с таким же именем, как у ее любимого человека.
Любимого человека, который умер. И смерть, похоже, нависла и над его пятилетним тезкой.
Явно гордая своим внуком бабушка принялась что-то рассказывать, а Зоя, не слушая ее, все думала о том, что она не имеет права молчать.
– А у него все в порядке со здоровьем? – произнесла она, и женщина, умолкнув, уставилась на нее, а потом заверила:
– Крайне здоровый мальчик! Никогда почти и не болеет! Отличный иммунитет, как нам педиатр сказал.
И принялась рассказывать о том, что ее внучок любит есть и как долго он может возиться со своим щенком.
Зоя опять перебила ее:
– И все же вам лучше снова сходить ко врачу.
Бабушка Антоши, подозрительно уставившись на нее, спросила:
– Да почему вы все время стараетесь вбить мне в голову мысль о том, что у меня больной внук? Вы ведь его не знаете даже, как не знаете и всю нашу семью!
Не говорить же ей, что от ее внучка исходит сбивающий с ног аромат прелых ландышей. То есть аромат смерти.
Причем очень скорой смерти.
Запинаясь, Зоя произнесла:
– Да, я вас не знаю, это верно, и я не хочу вас пугать, но, поверьте, я умею… Я умею кое-что чувствовать. Вам лучше сходить с вашим внуком к врачу!
– Что? – бабушка не могла поверить тому, что слышала, и Зоя, колеблясь, добавила:
– Ландыши, понимаете, запах прелых ландышей. Ну, я сама не могу объяснить, почему и как, но это и не важно. Если я его чувствую, то это признак смерти. Скорой смерти. И вот ваш внук… вам надо показать его врачу! Потому что… Потому что все признаки того, что с ним что-то случится. Увы, что-то очень нехорошее. Ну, вы понимаете, о чем я?
Она смешалась. Какой бабушке будет приятно услышать из уст незнакомой особы, что ее внук обречен на смерть.
И бабушка, в самом деле явно шокированная ее словами, вытерла руки и заявила:
– Ну, знаете, люди, я с таким сталкиваюсь в первый раз! Еще скажите, что над ним нависла смерть, и если мы не заплатим вам за снятие порчи с нашего мальчика, то он зачахнет! Какая вы все же аморальная особа! Понимаю, вы так зарабатываете, пугаете людей и на этом греете руки, но с нами это не пройдет!
И, вся трепеща от гнева, она удалилась. Зоя, опираясь на умывальник, с сожалением думала, что поступила опрометчиво. Мысль о том, что надо сводить мальчика к врачу, так и не донесла, только настроила бабушку ребенка против себя.
И что теперь делать?
Хотелось просто сбежать из кафе, но, на беду, выход из него был всего один, и как раз мимо столика, за которым сидели бабушка и мама мальчика, источающего запах прелых ландышей, и сам этот живой рыжеволосый ребенок.
Вздохнув и чувствуя, что даже сквозь закрытую дверь аромат ландышей сделался еще сильнее, Зоя решила, что извинится перед бабушкой и попробует ей все объяснить. Конечно же, не в присутствии мальчика.
Или лучше не бабушке, а матери? Не исключено, что та прислушается к ней, хотя кто знает…
Вот именно, кто знает!
Наверное, самое разумное – оставить их в покое. Собрать свои вещи, сказав, что устала, и ведь это соответствовало действительности, и направиться домой.
Открыв дверь и едва не падая с ног от очередного вала аромата прелых ландышей, Зоя направилась к своему столику, стараясь на смотреть в сторону столика, откуда этот аромат шел.
Однако в кафе царила паника. Зоя увидела полулежащего на столике мальчика, того самого рыжеволосого Антошу, лицо которого разбухло и сделалось лиловым, а тело мелко содрогалось в конвульсиях.
Ну да, отек Квинке, он же ангионевротический отек, типичный для анафилактического шока, причем крайне выраженный.
