Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни
— Она и негативы тоже взяла, — сказал ему Эдди.
— Черта с два она взяла! — воскликнул Тед.
Он стрелой вылетел из своей мастерской — Эдди за ним. Негативы лежали со сделанными первоначально отпечатками почти в сотне конвертов, засунутых в конторку, стоящую в алькове между кухней и столовой. За этой конторкой Марион выписывала счета. Теперь Тед и Эдди увидели, что конторка исчезла.
— Я об этом забыл сказать, — признал Эдди. — Она сказала, что это ее конторка — другой мебели она не взяла.
— Насрать мне на эту конторку! — завопил Тед. — Она не имеет права брать и фотографии, и негативы. Они были и моими сыновьями!
— Она предупреждала, что вы будете говорить это, — сказал ему Эдди. — Она сказала, что вы хотите оставить себе Рут, а она — нет. Так вот: Рут остается у вас, а она забирает мальчиков.
— Черт побери! Половина фотографий должна остаться у меня! — сказал Тед. — Господи Иисусе… а как насчет Рут? Разве половина этих фотографий не принадлежит Рут?
— Об этом Марион ничего не говорила, — признался Эдди. — Но это вам наверняка объяснит адвокат.
— Далеко ей не уйти, — сказал Тед. — Даже машина записана на мое имя — обе машины на мое имя.
— Адвокат скажет вам, где находится «мерседес», — сообщил ему Эдди. — Марион отправит ключи адвокату, а адвокат скажет вам, где находится машина. Она сказала, что ей машина не нужна.
— Ей будут нужны деньги, — злобно сказал Тед. — На что она собирается жить?
— Она сказала, адвокат сообщит вам, какие ей нужны деньги, — сказал ему Эдди.
— Черт! — сказал Тед.
— Вы ведь, так или иначе, собирались разводиться, разве нет? — спросил его Эдди.
— Этот вопрос ты задаешь от имени Марион? — спросил Тед.
— От своего, — признал Тед.
— Ты лучше делай то, что тебя просила Марион, Эдди.
— Она меня не просила забирать фотографию, — сказал ему Эдди. — Это была идея Рут. И моя. Но первой об этом сказала Рут.
— Это была хорошая идея, — признал Тед.
— Я думал о Рут, — сказал ему Эдди.
— Я знаю — спасибо, — сказал Тед.
После этого несколько секунд они провели в молчании. До них доносился голос Рут, изводившей няньку бесконечными вопросами. В этот момент казалось, что сорваться готова скорее Алис, чем Рут.
— А вот этот? Расскажи про него! — потребовала четырехлетняя девочка. Тед и Эдди знали, что Рут, видимо, показывает на один из гвоздиков. Рут хотела слушать истории, стоящие за каждой отсутствующей фотографией. Алис, естественно, не помнила, какая фотография висела на том гвозде, на который показывала Рут. К тому же Алис не знала историй большинства фотографий. — Расскажи. А вот про эту? — снова спросила Рут.
— Извини, Рут, но я не знаю, — сказала Алис.
— Это фотография Томаса в высокой шляпе, — сердито сказала Рут няньке. — Тимоти тянется к шляпе Томаса, но не может дотянуться, потому что Томас стоит на мяче.
— Так ты же все помнишь, — сказала Алис.
«А сколько это будет помнить Рут?» — думал Эдди. Он посмотрел на Теда, который налил себе еще.
— Тимоти пнул мяч, и Томас упал, — продолжала Рут. — Томас разозлился, и они стали драться. Но Томас всегда побеждал, потому что был старше.
— А была фотография, как они дерутся? — спросила Алис. Неверный вопрос, сразу же понял Эдди.
— Да нет же, глупая! — вскрикнула Рут. — Дрались они после фотографии.
— Ах так, — сказала Алис — Извини…
— Хочешь выпить? — спросил Тед у Эдди.
— Нет, — ответил Эдди. — Нам нужно доехать до собачьей будки и посмотреть, не оставила ли чего Марион там.
— Хорошая мысль, — сказал Тед. — Ты поведешь.
Поначалу в мрачном доме над гаражом они не нашли ничего. Марион забрала те свои немногие предметы одежды, что были там, хотя Эдди и знал (и всегда будет с благодарностью думать об этом), что она сделала с розовым кашемировым джемпером, сиреневым лифчиком и такого же цвета трусиками. Из нескольких фотографий, что Марион перевезла в собачью будку на лето, исчезли все, кроме одной. Марион оставила фотографию мертвых мальчиков, висевшую над кроватью: Томас и Тимоти в дверях главного входа в академию, они на пороге зрелости — их последний год в Экзетере.
HVC VENITE PVERI VT VIRI SITIS
— «Входите сюда, мальчики, — шепотом перевела Марион, — и становитесь мужчинами».
Эта была та самая фотография, что висела над ложем сексуальной инициации Эдди. К стеклу скотчем был приклеен клочок бумаги. Почерк Марион узнавался легко: «Для Эдди».
— Вот это тебе! — прокричал Тед. Он оторвал бумажку от стекла, счистил ногтем остатки скотча. — А это, Эдди, не для тебя. Они мои сыновья, и другой их фотографии у меня нет!
Эдди не стал спорить. Латинское изречение он и так хорошо помнил, без фотографии. Ему еще два года предстояло провести в Экзетере, он будет часто проходить в эту дверь под латинской надписью. И фотография Томаса и Тимоти ему тоже была не нужна; помнить ему было нужно вовсе не о них. А Марион он мог помнить и без мертвых мальчиков — он ведь знал ее без них, хотя, конечно, готов был согласиться, что все это лето они незримо находились где-то рядом.
— Конечно, это ваша фотография, — сказал Эдди.
— Можешь не сомневаться, — сказал ему Тед. — Как ей могло только в голову прийти отдать эту фотографию тебе?
— Не знаю, — солгал Эдди.
В один день фраза «Не знаю» стала для всех ответом на любой вопрос.
Значит, фотография Томаса и Тимоти в дверях Экзетера принадлежала Теду. Она, конечно, давала большее представление о мертвых мальчиках, чем их неполное изображение (а точнее, изображение их ног), висевшее теперь в комнате Рут на одном из многих свободных гвоздей, торчащих из обоев.
Когда Тед и Эдди покинули убогий дом над гаражом, Эдди уносил свои вещи — он должен был собираться в дорогу. Он ждал, когда Тед укажет ему на дверь, и Тед услужливо сделал это в машине, когда они возвращались в дом на Парсонадж-лейн.
— Что у нас завтра — суббота? — спросил он.
— Да, суббота, — ответил Эдди.
— Я хочу, чтобы ты завтра убрался отсюда. В крайнем случае в воскресенье, — сказал ему Тед.
— Хорошо, — сказал Эдди. — Мне нужно найти кого-нибудь, кто бы меня подвез.
— Алис может.
Эдди решил, что лучше не сообщать Теду, что Марион уже говорила об Алис как о лучшей возможности для Эдди добраться до Ориент-Пойнт.
Когда они вернулись домой, Рут, наплакавшись, уже успела заснуть (девочка отказалась есть ужин), а Алис тихо плакала в коридоре наверху. Странно, что студентку колледжа такая ситуация настолько выбила из колеи. Но Эдди не мог заставить себя испытывать сочувствие к Алис — она была не чужда снобизма и после его появления в доме немедленно попыталась утвердить свое превосходство над ним. (Ее единственное превосходство состояло в том, что ей было на пару лет больше шестнадцати.)
Тед помог Алис спуститься по лестнице и дал ей чистый платок, чтобы утереть сопли.
— Извините, что все это вывалилось на вас, Алис, — сказал студентке Тед, но нянька оставалась безутешной.
— Мой отец бросил мою мать, когда я была маленькой девочкой, — шмыгая носом, сказала Алис — А потому я ухожу. Просто беру и ухожу. А ты тоже должен соблюсти приличия и уйти, — добавила Алис, обращаясь к Эдди.
— Мне уже поздно уходить, Алис, — сказал Эдди. — Меня уволили.
— Я и не подозревал, что вы такая превосходная, Алис, — сказал ей Тед.
— Алис демонстрировала мне свое превосходство все лето, — сказал Эдди Теду.
Из всех перемен, случившихся с Эдди, эта нравилась ему меньше всего; вместе с самоуверенностью, с собственным голосом он еще обрел и вкус к жестокостям такого рода, на какие раньше был не способен.
— У меня над тобой моральное превосходство, Эдди, — уж это-то я знаю, — сказала ему нянька.
— «Моральное превосходство», — повторил Тед. — Да это же целая концепция! А ты, Эдди, никогда не чувствуешь «морального превосходства»?
— Над вами — чувствую, — сказал парнишка.
— Вы видите, Алис? — спросил Тед. — Каждый чувствует «моральное превосходство» над кем-нибудь!
Эдди только теперь обратил внимание, что Тед уже пьян. Алис со слезами вышла из дома. Эдди и Тед смотрели, как она отъехала.
— Вот и накрылась моя машина до Ориент-Пойнта, — заметил Эдди.
— И тем не менее я хочу, чтобы ты завтра убрался отсюда, — сказал ему Тед.
— Превосходно, — сказал Эдди. — Но пешком мне до Ориент-Пойнта не дойти. А вы меня подвезти не можете.
— Ничего, ты парень ушлый — найдешь кого-нибудь, кто тебя подвезет, — сказал Тед.
— Это вам хорошо удается находить кого-нибудь, кто бы вас подвез, — ответил Эдди.
Они могли бы говорить друг другу колкости всю ночь, а за окном еще и стемнеть не успело. Рут так рано никогда не засыпала. Тед вслух выразил беспокойство, сказав, что, наверно, нужно ее разбудить и уговорить съесть что-нибудь на ужин. Но когда он на цыпочках вошел в комнату Рут, та сидела за своим мольбертом — она либо проснулась, либо вообще не засыпала, а только прикинулась спящей, чтобы обмануть Алис.
